Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

– Никого из нас даже близко к форту де Жу, то есть, черт, к Девятому Форту, не подпустят. Если и подпустят, то мы закончим жизнь в тамошних подвалах… – Степан смотрел в подслеповатое окошко, на яркие, далекие звезды, над лесом:

– Волк видел Петю в форте де Жу, с фон Рабе и эсэсовцами. Петя разведчик, он выполнял задание партии и правительства. Но ведь он выполнял задание и в Девятом Форте, когда допрашивал рава Горовица. Я помню, каким я нашел Аарона в подвалах. Я тогда уговаривал себя, что Петя на такое не способен. До войны я думал, что, получив приказ, он и меня арестует. Он отправил Антонину Ивановну в Аушвиц… – Степан подавил желание закрыть глаза:

– В Норвегии Констанца говорила, про лодки. Каждая лодка в море, словно звезда в небе. Они следуют назначенному курсу, а нам, стоящим на берегу, выпадает только следить за ними. Констанца всем пожертвовала, ради меня. Эйтингон знает, где она, не может не знать… – взяв со стола «Беломор», он долго, аккуратно, разминал папиросу:

– Янек мог спокойно жить в Швеции, но Литва, его родина. Он не хотел стоять в стороне, над кровью братьев своих. Наримуне спас меня, и евреев Каунаса, потому, что так велела ему честь. Я помню апартаменты… – дым обжег ему горло, – я в той квартире готовил Пете литовский борщ, и гуся с яблоками. Но если Петя сейчас в СССР… – Степан, незаметно, помотал головой:

– Нет. Правы они, или не правы, насчет Петиного предательства, только время покажет. Но я больше, чем уверен, что Пети нет в России. Эйтингон понятия не имеет, что Уильям не был его сыном… – Степан поднял голову:

– В Девятый Форт пустят меня… – Волк, было, хотел что-то сказать. Степан вздохнул: «То есть не меня, а Петра Воронова».

Знакомая, черная с золотом этикетка, на флаконе с туалетной водой, немного загибалась на углах. Запах остался таким же, теплым, пряным, сандаловым.

Степан вспомнил старую квартиру, на Фрунзенской, почти пустой флакон, в ванной комнате, пожелтевшие страницы иностранных журналов, в спальне брата. Красивые, длинноногие женщины, в изящно сидящих платьях, улыбались холеным мужчинам, в хороших костюмах. Щелкала зажигалка, пепел сигареты падал в хрустальную пепельницу:

– Получай удовольствие. Кури Camel… – перед Степаном, правда, лежала красно-белая пачка Chesterfield. На журнальной рекламе, голливудская звезда, месье Шарль Буайе, сообщал, что всегда курит именно эти сигареты.

Степан почувствовал на щеках приятный холодок кельнской воды. Пожилой, благообразный парикмахер, говорил с сильным литовским акцентом:

– Флакон довоенный, пан. Я при оккупации держал салон, стриг и брил немецких офицеров… – пан Йонас подал голос, из угла комнаты:

– Стриг, брил, слушал разговоры. Пан Вацлав учился ремеслу в Париже, немецкий язык он тоже знает… – парикмахер отмахнулся:

– Пустое. Но вообще в кресле люди любят болтать. Я заваривал кофе, клиенты меня снабжали… – он усмехнулся, – кофе, массаж, и даже эсэсовцы теряли бдительность… – пан Вацлав трудился мастером в большой парикмахерской, на аллее Свободы, ныне проспекте Сталина. Туда, Степану, с документами мертвеца, хода не было:

– Я видел помещение, – подумал он, – в сороковом году я проезжал мимо на эмке. Кафе «Ягайло», то есть столовую каунасского общепита, я тоже помню… – в маленькой квартирке, выходящей на площадь, с закрытым, средневековым костелом Святой Ядвиги, задернули шторы и включили свет. Степан узнал костел:

– Мы проходили рядом, с офицерами. Но с Наримуне мы встречались у другой церкви, где играл орган… – большевики, как о них говорили Йонас и Аудра, разрешили богослужение только в одном храме Каунаса, в базилике святого Петра и Павла. Ост Остальные костелы и церкви стояли заколоченными:

– Я бы сходил, помолился… – Степан закрыл глаза, – я давно не был в церкви. Но Йонас считает, что такое опасно, и ребята с ним соглашаются. Он едва разрешил мне встретиться с кротом… – человек Йонаса и Аудры работал техническим сотрудником, как говорили литовцы, в Девятом Форте:

– Но в городе вы не увидитесь, – отрезал Волк, едва речь зашла о рандеву, – никаких прогулок по аллее Свободы… – Максим Михайлович, упорно, называл улицы городов СССР исконными именами, – никаких посещений кафе «Ягайло» … – он подмигнул Степану, полковник что-то смущенно пробурчал.

– Я и сам в кафе не заглядываю… – встрял Янек, – за годы оккупации погибло много людей, но наша квартира была напротив, неподалеку располагалась моя гимназия. Я могу натолкнуться на соседей, соучеников… – в Каунасе Аудра с Йонасом останавливались в безопасных комнатах, затерянных в глубине пока не восстановленного, пострадавшего при обстрелах, Старого Города. Здесь, правда, работало электричество и водопровод:

– Особняк подлатали, – объяснила Аудра, – все-таки здание семнадцатого века. Я тоже росла в особняке… – девушка вздохнула. После ареста пана Юозаса, его хорошенький домик, у Каунасского Ботанического Сада, реквизировало МГБ:

– Туда отделение милиции въехало, – девушка скривилась, – но не беспокойтесь, с кротом вы встречаетесь вечером, на противоположной стороне парка. В тех местах все заброшено… – на рандеву Степана везли в той же машине, на которой они приехали в город:

– Мы сюда ночью явились, никто нас не заметил… – он бросил взгляд на Волка, – но Максим два дня подряд ходил на рынок. На базаре, наверняка, тоже ориентировка на него висит… – Степан отлично помнил и каунасский рынок:

– Там Волк меня впервые увидел. Девушка, с которой я танцевал, потом вышла замуж за Наримуне… – и Наримуне и Регина, не дожили до победы:

– Он выполнял долг человека чести, и поплатился своей жизнью. Но его дети, слава Богу, в безопасности. И маленький Володя, то есть Уильям, не должен сгинуть в России. Ни он, ни Марта, ни моя Констанца… – приказа со своим описанием на рынке Волк не нашел:

– Сюда псы пока не добрались, – весело заметил он, шурша пакетами, – после рынка я навестил комиссионный магазин, на аллее Свободы. В сороковом году я в том эмпориуме купил отличный саквояж, итальянской кожи… – Волк добавил:

– Я с ним явился к батюшке пана Йонаса, принес плату, за нашу вечеринку, товарищ комбриг… – глаз у Волка оказался наметанный. Костюм, рубашка, пальто и ботинки сидели, как влитые. Степана снабдили портфелем, хорошей кожи, портмоне и часами. Галстук был итальянского шелка:

– Я так одевался, когда в Данию ехал, к Нильсу Бору… – они с Волком едва уместились в тесную ванную, – ты и белье заграничное нашел… – Волк поправил ему галстук:

– Если поискать, то все можно найти. Журналы, сигареты и презервативы продают спекулянты, товар привозят из Клайпеды… – торговый порт Клайпеды принимал скандинавские и британские корабли: