Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

– Анюта серьезная, скромная, а Наденька егоза. Она всегда вперед сестры успевает, хоть и младше ее. Мои красавицы никогда, ни в чем, не узнают нужды… – девочки жили в здоровом климате, на океанском берегу, с любящими родителями. Впереди их ждали занятия музыкой и рисованием, уроки языков и конной езды. Наум Исаакович хотел завести в Де-Кастри пони и оборудовать балетный класс, со станком. Малышки обещали стать высокими, в Розу:

– Хотя он тоже высокий… – недовольно подумал Эйтингон, – доморощенный Хамфри Богарт, черт бы его подрал. Ладно, летом я отвезу Ворону на возведение тоннеля, а осенью займусь организацией очередного ордена, для инвалида. Пусть приедет в Италию и вернется, в Мон-Сен-Мартен, в гробу. Сиротка не окажется без присмотра. Она самая богатая невеста Бельгии… – Наум Исаакович считал, что профессору Кардозо не стоит знать о благополучном существовании, в Мон-Сен-Мартене, его дочери Маргариты:

– Иначе почти нобелевский лауреат еще сбежит, за опекунством над ее капиталами… – после израильского демарша Кардозо, Наум Исаакович не доверял профессору. Впрочем, получив долгожданную аспирантку, гений, кажется, успокоился, погрузившись в научную работу. На остров доставили пленных немецких и японских врачей. Никакой опасности не существовало. По окончании проектов, персонал расстреливали, топя трупы в Аральском море. Такая же судьба ждала и аспирантку, буде она надоест Кардозо:

– Надоест, постареет, – зевнул Эйтингон, – ничего, найдем новую. Недостатка в научных кадрах нет. Семье мы отправим урну, с прахом, и справку. Советский ученый, героически, скончалась, при выполнении задания партии и правительства. Впрочем, так оно и есть… – по данным Матвея выходило, что Исии американцы тоже устроили с удобствами:

– Он, как и Кардозо, изучает тиф, но впереди у нас оспа и чума. Кардозо еще получит премию, обещаю. То есть не он, а его труды… – о сыновьях и жене профессор, в телефонных звонках, не упоминал. Эйтингон, облегченно, сказал себе:

– Можно пока не тратить на это время, а вернуться к поискам проклятой дочери Кукушки. Хоть бы Яша оказался прав, и ее расстреляли китайцы… – пока о бывшей графине фон Рабе, или о Ягненке, ничего слышно не было. Исчезнув с рыночной площади Нюрнберга, обведя вокруг пальца ведомство Даллеса, герой Америки, как говорится, пропал с радаров:

– Он залег на дно, – понял Эйтингон, – скорее всего, он где-то в Южной Америке, с его знанием испанского языка. Ловит беглых нацистов. Какие беглые нацисты? Никому не интересны остатки СС и гестапо. Более опасен президент Трумэн. После речи Черчилля, в Фултоне, понятно, что мы стали врагами запада… – на прошлой неделе американские газеты вышли с жирными заголовками:

– Президент объявил войну коммунизму… – доктрина Трумэна ясно называла Советский Союз противником Америки:

– Значит, и с эмиссарами запада, и с их здешними приспешниками мы тоже поступим, как с врагами, – он сжал сильный кулак, с мелкими ссадинами на костяшках.

Одевшись, выйдя в комнату отдыха, с сосновыми, в русском стиле лавками, Эйтингон вспомнил жестяные умывальники, в старой внутренней тюрьме, на Лубянке:

– Летом сорок первого мы трудились круглыми сутками, без всякого комфорта для сотрудников. Петр ходил в пропотевшей гимнастерке, между допросами Кукушки… – подумав о бывшем выученике, Эйтингон поморщился:

– Он плоть от плоти советской власти, как и его брат. Родина их вырастила, подняла на ноги, а они плюнули в лицо социализму. Ничего, они за все поплатятся, как и здешняя мерзавка… – Наум Исаакович взялся за телефонную трубку. Сверху, как он и предполагал, ответили, что в его апартаментах все в порядке:

– Товарищ Алехнович работает. Мы слышим, как стучит машинка… – Наум Исаакович не хотел торопиться, и пороть горячку. Взглянув на хронометр, он сделал еще один звонок, здешнему сержанту. Отказавшись от обеда, он попросил принести вниз чашку кофе, из столовой. При мысли о кофе, сваренном фальшивой товарищем Алехнович, у него закрутило желудок:

– Гадина, дрянь, агент буржуазных националистов… – Наум Исаакович провел всю ночь и утро в подвале, но усталости не чувствовал. Он допрашивал доставленного из Мариамполя пожилого ксендза, подозреваемого в связях с бандитами:

– Тайна исповеди… – хмыкнул Эйтингон, – тайну исповеди они хранят до первой иголки, под первый ноготь… – у него на руках имелся список прихожан священника, имеющих отношение к засевшим в лесах националистам. Наум Исаакович, сначала, не поверил своим глазам:

– Не может быть такого. Я лично проверял ее анкету… – позвонив минским коллегам, он быстро заказал справку:

– Франц и София Калиновские, эсеры, враги советской власти, участники Слуцкого восстания. Они считались погибшими, после разгрома партизанских отрядов. Горский, кстати, уничтожал банды белорусских националистов. Он тогда на польском фронте обретался… – Калиновские, с чужими документами, осели в буржуазной Литве:

– Ксендз исповедовал ее родителей, и саму пани Ядвигу, мерзавку… – он криво улыбнулся. Священник тоже, якобы, при оккупации помогал партизанам, но это сейчас значения не имело. Поболтав горькой гущей, на дне фарфоровой чашки, Эйтингон закурил:

– Гадать нечего, старик пойдет под расстрел. Бандитка тоже, но сначала она мне все расскажет. Ясно, что она связник, между литовскими и белорусскими лесными братьями, как они себя величают… – трубка внутреннего телефона вздрогнула, он насторожился:

– Что еще? Сучка никуда не сбежит. Протоколы допросов через нее не проходят, она ни о чем не подозревает… – он сначала не понял, что за фамилию произносит лейтенант, дежурный по КПП. Забыв о так называемой Алехнович, Наум Исаакович распорядился: «В мой кабинет его, немедленно!».

Большие руки Волка, спокойно, лежали на руле.

Грузовик оказался ЗИС-5, трехтонкой, хорошо знакомой Максиму по довоенным временам. На войне такие машины, переоборудованные под артиллерийские тягачи, таскали пушки и вывозили в тыл раненых. Кузов машины переделали в темно-зеленый фургон, с надписью: «Duona». Второй грузовик, тоже, якобы, перевозящий хлеб, пошел в южные предместья Каунаса, где располагался военный аэродром:

– Йонас командует тамошней группой… – Волк покосился на цейсовский, трофейный бинокль, в руках тестя, – при нем Авраам, и еще десять бойцов. Аудра тоже с ним, они должны быть особенно осторожны… – на рассвете они выбрали подходящие места для засад:

– То есть не засад, а наблюдательных пунктов, – сказал Волк, на раннем совещании, у разрушенной ограды ботанического сада, – что, впрочем, не отменяет полной боевой готовности, уважаемые господа… – литовцы привезли не только трофейные, советские и немецкие автоматы, но и гранаты, с гранатометом, и даже четыре пулемета.