Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

Наум Исаакович, мимолетно, подумал, что вазу страгивали с места:

– Раньше лепестки просто лежали на столе, а теперь рассыпались по полу… – рядом с вазой поблескивала кнопка звонка, соединяющего кабинет и комнату охраны. Так называемая товарищ Алехнович сейчас пребывала именно там, в компании двух вооруженных бойцов внутренних войск.

Эйтингону пока было не до разбирательства с агентом белорусских и литовских националистов, проникшим в сердце органа социалистической законности:

– Мерзавка никуда не денется. Стоит мне нажать на кнопку звонка, и ее, немедленно, препроводят в подвалы… – товарищ Алехнович, невозмутимо, выслушала приказание Эйтингона оставить его одного:

– У меня важная встреча… – Наум Исаакович заставлял себя улыбаться, – я позову вас, если вы понадобитесь… – светлые глаза девушки были спокойны. Она ушла, постукивая каблуками. Эйтингон, внимательно осмотрел стройную спину:

– Оружия ей взять негде, сумочка ее осталась здесь. Она ничего не подозревает… – с КПП доложили, что визитер, представившийся Петром Семеновичем Вороновым, тоже не имеет при себе пистолета, или других опасных предметов. Документов Петр Семенович не предъявил, но Эйтингон и так видел, кто перед ним:

– Нельзя вызывать у него тревогу, – велел себе Наум Исаакович, – я сделаю вид, что верю в его легенду… – на него пахнуло пряным ароматом сандала. Эйтингон раскрыл объятья:

– Петр, наконец-то! Мы тебя потеряли, думали, что ты погиб… – Эйтингон не сомневался, что власовский мерзавец начнет ломать перед ним комедию:

– Он объяснит, что переметнулся на сторону немцев по собственной инициативе, якобы стремясь работать за линией фронта. Надо его опередить, и тоже разыграть спектакль… – как и до войны, Петр благоухал Floris 89. Наум Исаакович и сам пользовался этой туалетной водой:

– Кажется, я в Мадриде подарил Петру флакон, после успешной операции. Мы обезопасили Янсона, убрав, руками фалангистов, этого поэта… – фамилию поэта Эйтингон запамятовал:

– Потом на Петра вышли англичане, подложили ему проклятую тварь, Антонину Ивановну. Троцкистское отродье, она и после смерти гадит нашей стране… – с легкой руки трагически погибшего в борьбе с нацизмом мистера Френча, СССР в западной прессе стали называть империей зла:

– Он может знать, где сейчас дочь Кукушки… – подумал Эйтингон, – он приехал сюда за сыном и намерен торговаться. Петр трус, но превозмог свой страх. Он хороший отец, всегда таким был… – Эйтингон не хотел спугнуть предателя:

– Степан, может быть, гниет где-то, а нам нужен новый Степан. Или летчик, с компанией бандитов, во главе с Волком, оказался за пределами родины, связался с Петром… – бывший выученик мог появиться в СССР не только ради сына, но и ради Констанцы.

– Кофе, кофе… – радушно предложил Наум Исаакович, – у меня отличная, итальянская машинка. Ты шел пешком… – он бросил взгляд на грязные ботинки Воронова, – погода весенняя, но на дворе еще сыро. Ты должен помнить камин, по сороковому году… – Петр Семенович, надменно, усмехнулся:

– Я взял такси, Наум Исаакович. Я не Степан, чтобы толкаться в городских автобусах. В сороковом году к Форту возили такси, а сейчас меня высадили на остановке… – устроив Петра в покойном кресле, Наум Исаакович отозвался:

– Мы соблюдаем правила безопасности, сам понимаешь… – мысленно Эйтингон сделал себе пометку:

– Надо расширить зону патрулирования. Кто угодно может подойти к форту, подъехать на личной машине, или грузовике… – Степан, аккуратно, держал тонкую чашку, мейсенского фарфора:

– Она не передала мне нож… – ему стоило большого труда не стискивать хрупкую ручку, – она обещала, что столкнется со мной в дверях и сунет мне финку. Но я ее вообще не видел, ее нет в кабинете… – Степан помнил расположение комнат, в апартаментах:

– Она собиралась пойти в столовую, но должна была дождаться меня. Напротив комната охраны, там раньше сидел патруль. И сейчас сидит. Но если Котов, то есть Эйтингон, что-то заподозрил, арестовал ее… – он услышал добрый смешок Котова, как его, по привычке, называл Степан:

– Задним числом мы одобрили твою инициативу по внедрению в ряды сторонников изменника Власова. Жаль только, что с тобой долго не было связи… – потянувшись, он похлопал Степана по плечу:

– Вот сейчас… – велел себе полковник, – я не смогу сделать то, что мне надо сделать, без оружия… – Эйтингон и сам не понял, как все случилось. Кобуру офицерского нагана рванули с его портупеи. Ударив Воронова локтем в лицо, Наум Исаакович бросился к столу:

– Он пришел меня убить, по заданию англичан. Понятно, что они ищут Ворону. Сначала появились герцог с мистером Кроу, потом сюда послали Петра, под предлогом отцовской любви… – он, с размаха, треснул кулаком по кнопке звонка:

– Нельзя его убивать. Он должен во всем признаться, и признается, продажная тварь… – Эйтингон услышал автоматную очередь, в коридоре:

– Неужели мерзавка тоже на связи с западом? Несомненно, они содержат здешних бандитов… – со двора до него донеслись взрывы, рычание грузовика, крики:

– Тревога, тревога… – дубовую дверь прошили пули. Петр вскинул наган:

– Быстро говори, сволочь, где сейчас доктор Кроу… – Наум Исаакович успел подумать:

– Точно. Он снюхался с англичанами, до войны… – дверь кабинета распахнулась.

Он бы никогда не подумал, что товарищ Алехнович умеет стрелять. Серое платье девушки испачкала кровь, она наставила на Эйтингона автомат:

– Сволочь, русская падла, получай… – зазвенело стекло. Эйтингон почувствовал резкую боль, где-то в боку:

– Гольдберг мне тоже в бок попал. Здесь обычные окна, руки не дошли поставить пуленепробиваемые стекла… – падая на окровавленный паркет, он увидел, как Воронов, подхватив девушку, шагнул в голубое небо, видневшееся среди острых обломков. Ветер вздул занавеску, разбросанные бумаги закружились по комнате, черные хлопья гари порхали над половицами. Во дворе форта завыл гранатомет. Наум Исаакович попытался приказать:

– Брать живыми, только живыми… – уронив голову на паркет, он потерял сознание.

Тесть, с присущей ему обстоятельностью, кинул в кабину трехтонки не только связку гранат, но и брезентовую сумку, с медикаментами. Матерясь сквозь зубы, Федор Петрович сидел на пеньке, ожидая, пока пани Ядвига перевяжет ему левое плечо:

– Пуля прошла навылет… – девушка тяжело дышала, – кровотечение закончилось… – серое, в темных пятнах, платье, прикрывал испачканный ватник. Туфли со сбитыми каблуками хлюпали в мокром снегу.

Волк загнал изрешеченный пулями фургон, в какой-то перелесок. В кабине и в темном помещении, с деревянными полками, отчетливо пахло кровью. Из десяти человек, партизан Йонаса, во дворе Девятого Форта осталось двое.