Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Ни о чем не беспокойтесь, пожалуйста, – у него были светлые, внимательные глаза, – отдыхайте, скоро вам накроют ужин… – по имени он Констанце не представился. Оказавшись в шлюпке, спущенной с субмарины, услышав русский язык моряков, Констанца едва не вздрогнула:

– Но как? Почему они пришли в залив? О том, что я здесь нахожусь, знала только миссис Анна… – Констанца не стала просить у чекиста, как, про себя, она называла мужчину, тетрадь и карандаш.

– Сжечь бумагу здесь негде. На лодке запрещено курить… – рядом с кружкой лежала круглая, жестяная коробочка, с ароматным, жевательным табаком, – а рвать листы, и спускать их в унитаз, опасно… – человек извинился за тесноту ванной и каюты:

– Но переход ожидается быстрым, – он улыбался, – скоро мы увидим берега СССР… – Констанца тоже не говорила, как ее зовут.

– Думай, думай… – она медленно жевала пахнущий ванилью табак, – думай, как они могли понять, что я на острове? Словно они меня ждали… – Констанца подперла ладонью острый подбородок:

– Либо миссис Анна играла, все время, как играли со мной американцы, изображая допросы, и так называемое освобождение. Мэтью извинился, объяснил, что рейд был частной инициативой горячих голов. Виновников, якобы, наказали… – Констанца поморщилась:

– Ложь на лжи, и ложью погоняет, как любил говорить дядя Джон. Миссис Анна знает мои мерки, мы в магазине вместе были… – в одном из саквояжей женщины могла прятаться рация:

– Она вышла на связь, передала данные в СССР, они привезли одежду. Она знала, что я не смогу оставить Степана в опасности, что я попытаюсь выручить его, с Лубянки… – Констанца почесала лоб:

– Но тогда почему она говорила мне, что Степан в безопасности… – уравнение не складывалось. Констанцу это беспокоило.

– Наука требует точности, – говорила она сотрудникам кембриджской лаборатории, – нельзя, спустя рукава, относиться к расчетам. Нельзя оставлять приблизительные цифры. Все данные должны быть выверены, по многу раз… – Констанца пожалела, что у нее нет доступа к ЭНИАКу:

– Но машины, делают только черновую работу, массивные объемы вычислений. Ответственность за выводы лежит на ученом. Как на мне всегда останется ответственность за смерть невинных людей, в Японии… – она вздохнула:

– Потом. Сначала надо отыскать Степана, спасти его… – прежде всего, ей требовалось понять, откуда в Пьюджет-Саунд взялась русская подводная лодка.

– Если бы миссис Анна работала на советскую разведку, ее бы снабдили письмами от Степана ко мне… – пол каюты прикрыли персидским ковром, Констанца прошлась туда-сюда:

– Помещение маленькое, но все хорошо оборудовано… – здесь поставили не флотскую койку, а удобную кровать, с шотландским пледом. В ванной висели пушистые полотенца и халат, Констанца нашла итальянское мыло и американскую зубную пасту:

– Они меня ждали. Но почему миссис Анна говорила мне, что Степан в безопасности? Логичней было бы, наоборот, отдать мне его письма, скорее всего, поддельные, заявить, что от меня зависит его жизнь… – Констанца верила в логику и расчет:

– Мои мерки знал Мэтью. Он заказывал для меня вещи, по каталогу… – она остановилась посреди каюты:

– Стивен тоже знал мои мерки… – по словам миссис Анны, выходило, что брат в Англии:

– Он женился на младшей сестре миссис Анны… – Констанце захотелось опустить голову в руки, – все случившееся может быть большой операцией русских. Стивен тоже мог оказаться на Лубянке. Нельзя верить ни одному их слову… – она сцепила зубы:

– Я и не верю. Скорее всего, в СССР меня примет начальство этого чекиста. Он мелкая сошка, исполнитель. Я не показываю свое знание русского языка… – чекист говорил на хорошем, но с акцентом, английском, – и дальше не собираюсь… – в ванной Констанца выплюнула табак в унитаз. Вернувшись к столу, она залпом допила кофе:

– Где сейчас ее дочь, миссис Анна тоже не говорила. Может быть, они обе меня встретят в СССР… – она криво усмехнулась, – миссис Анна подсунула дочь фон Рабе, куратором, от советской разведки… – Констанца откинулась к стальной стене:

– А ребенок, Петенька? Но я не видела кузена Теодора, и не знаю, где он. Он бы не стал работать на русских. Или стал бы… – вздохнув, она подытожила:

– Надо дождаться встречи с начальником чекиста, кем бы он ни был. Или она… – Констанца вспомнила серые, дымные глаза миссис Анны.

– Те, кто мертвы, живы… – прозвучало у нее в голове, – живы… – она покрутила кольцо на пальце:

– Нельзя ничего писать на бумаге. Нельзя оставлять им возможность меня использовать. Я, разумеется, не намереваюсь сотрудничать с русскими, – она вспомнила гул костра, восторженные голоса девчонок:

– Вы так интересно рассказываете, миссис Конни… – Констанца закрыла глаза:

– Инге хвалил мои объяснения. Я его обязательно увижу. Я выручу Степана, мы поселимся где-нибудь в Шотландии, в тихом месте. Посмотрим, может быть, я начну преподавать, в школе… – в руке Констанцы оказался кусок мела. Черная доска перед ней пестрела крючками уравнений. Ощущая спокойный ход лодки, она погрузилась в свои вычисления.

Над мокрыми, серыми камнями, метались, хлопали крыльями чайки. Тихие волны с шипением набегали на прибрежную гальку, рассыпаясь белой, легкой пеной.

Анна переступила мокрыми ногами в мелкой воде. Ветер трепал рассыпавшиеся по плечам волосы, шелестел конверт, зажатый длинными пальцами. В бухте покачивались обломки досок. Поддернув индейскую, хлопковую юбку, Анна прошагала вперед.

Ткань, все равно, промокла. Стоя по колено в воде, она потянулась за деревяшками.

Анна и сама не знала, что заставило ее открыть глаза, в предрассветной тьме. Она смутно помнила, что ночью кормила Петю:

– Я пеленки ему меняла… – она скосила глаза на сына, мирно спящего среди подушек, – столько лет прошло, а я ничего не забыла. Но такое не забывается, конечно… – сын спал спокойнее дочери:

– Янсон к Марте вставал, приносил ее, не разрешал мне подниматься. Он сам пеленки менял… – Анна прислушивалась к тишине, за стеной спальни, – он всегда ей был отцом. Но Федор ей тоже отец. Девочка моя, где она, что сейчас с ней? Где наш внук, Теодор-Генрих… – дочь назвала ребенка, будто предчувствуя судьбу мужа и свекра:

– Марта все понимала. Генрих, и его отец хотели искупить вину Германии, своим мученичеством. Она понимала, но не могла их остановить. Никто бы не смог. Но, хотя бы, у мальчика имена от них остались… – Анна напомнила себе, что ее внук, единственный наследник семьи фон Рабе:

– После разгрома заговора Марта бежала, с золовкой, спряталась в провинции. Я бы тоже так сделала. Я ее учила, как надо исчезать… – Анна вспомнила, как сама хотела исчезнуть, до войны, с Вальтером и Мартой.