Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

На обратном пути сын проснулся. Она кормила, устроившись на поваленном дереве, среди запаха сосновой хвои и пения птиц, под ярко-синим, высоким небом, излета лета:

– Через неделю сентябрь… – Анна протянула руку к темной, сочной ежевике, – скоро клюква начнется. Я сварила бы джем, соус к индейке… – день выпал жарким, она сняла с мальчика холщовый чепчик. Рыжие волосы немного завивались, на затылке, он сладко посапывал, не выпуская груди:

– И ресницы у него рыжие, как у Федора… – Анна, внезапно, тоскливо поняла, что может больше не увидеть ни мужа, ни дочери, ни внука.

– Внука я и не видела… – на дачке, уложив мальчика спать, она сварила кофе и высыпала ежевику в фаянсовую мисочку, – Федор только и помнил, что у него ресницы темные. Может быть, мальчик тоже рыжий родился. В Федора, в покойного графа Теодора… – Анна бросила взгляд на диван, где дремал Петенька:

– Его у меня не отберут. Пока не отберут, я еще кормлю. Но что потом случится… – она понятия не имела, что будет потом. Медленно тикали часы, залив затопило сияние заката. Анна позвонила Доновану в девять утра, по вашингтонскому времени:

– Шесть часов лета от столицы, – думала она, – сейчас появится целая эскадра, и по воздуху, и с моря… – она коротко рассказала Дикому Биллу, что увезла доктора Кроу из Лос-Аламоса, боясь операции советской разведки:

– Я хотела переправить ее в Британию, на родину, – честно призналась Анна, – однако возникли непредвиденные обстоятельства… – она слышала, как Донован, глубоко, затянулся сигаретой: «Говорите все, и до конца».

– Надо говорить все, до конца… – сидя на террасе, с пепельницей и чашкой кофе, Анна перечитывала письмо доктора Кроу брату, – такое, тем более нельзя скрывать… – она распечатала конверт, презрев нормы приличия:

– Какое приличие, когда речь идет о судьбах людей… – семейные вещи Анна старалась пропускать: – Доктор Кроу мне говорила о папке ее предшественницы… – Анна задумалась, дойдя до нужных абзацев, – Максимилиан привез ей зашифрованные документы, в Пенемюнде. Она взломала шифр, пользуясь ключом, с наброска Ван Эйка. Но если Максимилиан не погиб, если и папка и рисунок при нем, то он может прочесть выкладки леди Кроу… – Констанца писала о предполагаемом оазисе, в глубине Антарктиды:

– Я уверена, Стивен, что природная аномалия и была целью печально закончившегося путешествия нашего отца. Он искал пропавший корабль сэра Николаса и леди Констанцы, как он искал могилу дедушки, в Арктике. В оазисе более теплый климат, чем на побережье. Там сильная вулканическая активность, есть пресноводные озера, горячие источники. Может быть, там выживают растения. По описанию леди Констанцы, несомненно, побывавшей в оазисе, понятно, что там находится урановое месторождение… – Анна опустила письмо на колени:

– Уран нужен для бомбы, которую строила доктор Кроу. Беглые нацисты не должны добраться до этого места… – Анна встрепенулась:

– Я что-то слышала, от графа Теодора, за одним из обедов… – обсуждали триумфы арийской науки и работу общества «Аненербе». Потушив сигарету, Анна принесла из гостиной большой, потрепанный атлас:

– Мы книгу в Сиэтле купили, когда сюда из Хэнфорда ехали, – горько поняла она, – Федор смеялся, что Петьке рано карты рассматривать, но потом атлас, непременно, пригодится… – Анна надеялась, что муж исчезнет из Москвы:

– Федор все в России знает. Он уйдет от Лубянки, доберется до Америки. Может быть, он Марту найдет. Хотя Марте нечего делать в СССР… – Анна разглядывала лист атласа, с Патагонией и Антарктидой.

– Еще до войны СС гнало деньги в Южную Америку, через мою контору… – наконец, вспомнив разговор об антарктической экспедиции общества «Аненербе», Анна захлопнула атлас:

– Коллеги покойного Отто могли и до оазиса добраться, начать осваивать те места… – она не собиралась скрывать сведений об оазисе от Донована.

– Но мне никто не поверит… – Анна прислушивалась к шороху волн, в заливе, – как не поверили Меиру, когда он говорил о подводной лодке немцев, на острове Эллсмир. У него не осталось ни одного свидетеля, а у меня есть только письмо… – она повертела конверт, – пропавшей без вести женщины, которая якобы видела несуществующую, легендарную, средневековую папку. Донован с Даллесом меня на смех подымут. Нельзя сдаваться… – напомнила себе Анна.

В мешок с бельем и мылом она сунула книги, Пушкина с Достоевским:

– Как бы не пришлось Петю по ним читать учить. Хорошо, что Федор родовой клинок в Сан-Франциско оставил, в банковской ячейке. Иначе бы и саблю конфисковали… – Анна, аккуратно, сложила пеленки мальчика:

– Надеюсь, правительство США обеспечивает тряпками заключенных женщин, – кисло подумала Анна, – и вообще, придумал бы, кто-нибудь, сменные бумажные пеленки. Тампоны же придумали… – коробка тампонов тоже отправилась в торбу.

Она вспомнила погибшего доктора Горовица:

– Я в Нормандии к нему приезжала. Ерунда, его дети не могут работать на СССР. Аарон отдал жизнь за Америку, Эстер всю войну в подполье провела, расставшись с малышами. Хорошо, что она нашла близнецов, но плохо, что ее муж пропал… – Анна боялась, что доктор Судаков, после боя в монастыре Святой Ядвиги, попал в руки русских:

– Товарищ Яша, еще до войны в Палестине отирался. Он мог попробовать завербовать Авраама. Хотя, судя по всему, доктор Судаков не такой человек, чтобы с Лубянкой сотрудничать… – время в ожидании конвоя, как мрачно называла его Анна, она провела с блокнотами. Женщина начертила таблицу, доказывающую, что Пауком является именно Мэтью Горовиц:

– Поговорить бы с Лизой… – она покусала карандаш, – выяснить, не Эйтингон ли ее в Мурманск привез, и вообще, что там произошло… – Анна чувствовала смутное беспокойство:

– Мэтью в конвой отправился, чтобы себя обезопасить, снять подозрения. Но не только за этим…

Анна понимала, что с сестрой она может тоже никогда не увидеться:

– Лиза и не знает, где я. Только Меир знает, то есть знал. Здесь он меня больше не найдет. И Федора, если он до Америки доберется, тоже посадят в тюрьму… – Анна предполагала, что дачку разнесут по бревнышку, в поисках доказательств ее работы на СССР:

– И дерево они спилят, если найдут послание, на коре… – Анна оставила записку мужу, спрятав бумагу в дупле старой рябины, рядом с террасой:

– То есть, это кизил, – Анна, невольно, улыбнулась, – рябина здесь не растет. Я осенью варенье хотела сделать… – Федор, упорно, называл кизил рябиной:

– Он мне песню пел… – Анна оглядела кресло-качалку, подобрала желтый лист, с деревянных половиц, – я от папы ее помню… – она услышала красивый, низкий голос мужа: