Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Век одной… – Анна уловила шум, в заливе, – век одной. Никогда такого не случится, никогда… – разозлилась она, – я увижу и Федора, и Марту… – сначала она увидела черные точки, на горизонте: – Торпедные катера за мной послали… – бельгийский браунинг Анна разрядила, оставив пистолет на столе в гостиной. Она вскинула черноволосую, поседевшую голову:

– И самолеты, много. Они что думают, я здесь с полком РККА сижу, и собираюсь отстреливаться… – повесив на плечо торбу, Анна уложила сына в плетеную корзинку. Петенька даже не проснулся.

– Мы поедем далеко-далеко… – сердце захолонуло болью, Анна едва справилась с собой, – но ты не бойся, мой хороший. Мама рядом с тобой, и всегда так будет… – прибрежная галька шуршала под ногами.

Анна остановилась, смотря на приближающиеся самолеты, амфибии, на военные корабли, идущие с запада, где лежал Тихий океан:

– Мой сын не вырастет сиротой. Я такого не позволю… – она поставила корзинку на камни.

В кабине амфибии пахло солью, гулял западный ветер. Дикий Билл взял бинокль.

Высокая, черноволосая женщина стояла на кромке прибоя, подняв безоружные руки вверх. Тихая вода залива отливала яркой, закатной медью. Он вспомнил твердые, упрямые серые глаза, четкий, сильный очерк подбородка. Кукушка не двигалась, выпрямив спину.

– Она не сдастся, никогда… – самолеты шли на посадку, поднимая блестящие золотом, легкие волны.

Обходительного, вежливого сеньора Массимо Ланге знали в почтовом отделении Ушуайи, крохотной комнатке, с маленьким аргентинским флагом, выходящей на выложенную гранитными плитами набережную.

Сейчас, в начале весны, гавань пустовала. Дули пронзительные, южные и западные ветра. Накрытые брезентом моторные катера и яхты местных жителей, мотались под порывами вихря, мокли под мелким дождем. В тумане, затягивающем пролив Бигля, едва виднелся огонек, на вершине полосатого, бело-красного маяка, на небольшом острове. Автомобиль сеньора Ланге, отличная, новая модель американского джипа, стоял у почты. Через залепленное каплями воды окно, виднелись цепи, на колесах.

– До сих пор снег лежит, сеньор? – поинтересовался клерк, приняв от Ланге подписанное извещение, о посылке из Буэнос-Айреса. Кроме бандероли, в оберточной бумаге, с эмблемой книжного магазина, Ланге пришла телеграмма, из Женевы.

Появившись в Ушуайе зимой, сеньор Ланге снял абонентский ящик. Коммерсант обещал заведующему почтой приезжать в город каждый месяц:

– Дорога, в общем, неплохая, – заметил сеньор Массимо, – и я опытный водитель. Когда курорт и гостиница будут готовы, я позабочусь об улучшении шоссе… – на севере, среди снежных вершин, чистых озер и водопадов, сеньор Ланге купил большой участок, с заброшенной, нежилой гостиницей. Он хотел устроить лыжные трассы:

– Как в Швейцарии… – он помахал телеграммой, – мой деловой партнер сейчас закупает подъемники, лыжную экипировку… – в ровных, печатных строках значилось:

– Переговоры прошли отлично, я еду на дальнейшие встречи… – Максимилиан скрыл облегченный вздох. Он знал, что сеньор Педро Алонсо, бывший оберштурмбанфюрер Воронцов-Вельяминов, благополучно добрался до Швейцарии. Первую телеграмму из Женевы Макс получил в июле, в ответ на свое послание, сообщавшее об успехе миссии «Валькирия».

Из сегодняшней телеграммы следовало, что Петр Арсеньевич, как ему и было велено, направляется в Палестину. Максимилиан, незаметно, сжал руку в кулак, в кармане итальянской, замшевой куртки:

– Он найдет моих девочек, привезет их сюда. Мы с Цецилией воспитаем нашу дочку, у нас появятся другие дети… – сунув телеграмму в портмоне, Макс кивнул:

– Снег еще не растаял. На перевале дорога обледенела, приходится сохранять осторожность. Грузовики по такой дороге пускать нельзя… – в сонной Ушуайе и не держали грузовиков. Все материалы для ремонта гостиницы и новых построек, носили индейцы, с легкостью проходившие полсотни километров, отделяющих порт от участка, спрятанного среди гор.

Макс бросил взгляд в окно. Моторная яхта сеньора Ланге, вернее, небольшой ледокол, с мощным двигателем, стояла в портовом доке. Корабль отсюда видно не было, однако Максимилиан знал, что с судном все в порядке:

– Моряки здесь отменные, они всю жизнь своим ремеслом занимаются… – заведующий почтой, сначала, удивился акценту, в испанском языке Макса. Сеньор Ланге объяснил, что родился в немецкой сельскохозяйственной колонии, в пампе, а юношей уехал в Европу:

– Я учился в Германии, потом обосновался в Швейцарии, работал в отеле. Там я провел войну, а сейчас решил вернуться на родину… – Макс каждый день занимался языком. Он старался постоянно говорить на испанском:

– Акцент, рано или поздно, уйдет. Бойкость уже появилась… – на почте было безлюдно. Заведующий сварил кофе, на спиртовке, они поболтали о новостях. Сведения с большой земли, как весело говорил Макс, шли в Ушуайю неделю, а то и больше. Второго сентября, пять дней назад, генерал Мак-Артур принял окончательную капитуляцию японцев:

– А еще самураи, – презрительно хмыкнул Макс, – они легли под американцев, как продажные шлюхи. Впрочем, я уверен, что среди японцев найдутся рыцари духа, которые продолжат сопротивление, как делаем это мы… – пока что колонии надо было вести себя тихо, не вызывая подозрений.

Допив кофе, поблагодарив заведующего, Максимилиан замотался в кашемировый шарф, надвинув на лоб вязаную шапку. Купленный в Буэнос-Айресе джип без труда преодолевал занесенную снегом тропу, отделяющую озерную долину от Ушуайи.

Хлопнув дверью машины, Максимилиан, аккуратно, развязал бечевку на бандероли. Сломав печать, коричневого сургуча, он улыбнулся:

– Меньше месяца заняло книгу из Лондона доставить. Он тоже троцкистом был, как Далила покойная, на испанской войне подвизался… – о новой книге Оруэлла Максимилиан прочел в The Times. Газеты ему присылали на абонентский ящик, из Буэнос-Айреса, с двухнедельным опозданием. Макс не хотел выпускать из вида герра Холланда, или мистера Кроу. На озеро он, впрочем, газеты не возил, не желая показывать их Эмме. Из литературного приложения он и узнал о «Скотном дворе». Позвонив в магазин иностранных книг, в Буэнос-Айресе, присылавший Максу газету, он заказал экземпляр.

Максимилиан полюбовался двуцветной обложкой, разделенной чем-то, вроде молнии:

– Животные хотят устроить революцию, подняться против угнетателей. Наши животные ничего такого не сделают, особенно после будущих операций… – усмехнувшись, он бросил в рот сигарету. Повернулся ключ в замке, джип заурчал.

Макс положил книгу рядом с пакетами, из единственной местной кондитерской. Он купил Эмме пастилу из айвы и дульче де лече. Макс хотел побаловать сестру, перед родами.