Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Но мне надо, еще раз, с ней поговорить… – Максимилиан сверился со списком, – насчет моего мальчика… – он не терял надежды добиться от проклятой мерзавки сведений о сыне:

– Я бы и сам съездил в Европу, рискнул… – Макс дернул углом рта, – привез сюда ребенка. Ему идет третий год, как Адольфу… – дочери Макса, где бы она не обреталась, еще не исполнилось года. Максимилиан наизусть помнил сведения о товарищах и коллегах, разбросанных по Европе:

– Барбье, Рауфф, Менгеле, Трзебинский, Эйхман, Скорцени… – Максу требовалось отыскать и доставить в Южную Америку еще сотни человек.

Отложив бумаги, он закинул сильные руки за голову. На базе Максимилиан всегда переодевался в мундир. Он требовал от подчиненных строго отношения к правилам внутреннего распорядка, показывая им личный пример:

– Большое начинается с малого, – наставительно говорил Макс, – внуки прочтут о нас в учебниках. Мы станем героями рейха, легендарной сотней спартанцев, до конца сохранившей дух борьбы и сопротивления… – Макс не собирался распространяться ни о происхождении сестры, ни о еврейской крови Цецилии:

– Такое неважно. Кровь не имеет значения, когда речь идет о духе человека. Эмма воспитана истинной арийкой. Она оступилась, с Холландом, из-за одиночества, растерянности. Он ее соблазнил, воспользовался отчаянным положением девушки. А еще аристократ… – брезгливо подумал Макс. Он, в общем, и не ждал, что герр Холланд появится в Орлином Гнезде:

– Никто не знает, где мы находимся… – нацистские бонзы, сидевшие в нюрнбергской тюрьме, о плане Гиммлера не подозревали:

– Никто не знает… – допив кофе, Максимилиан потянулся за серо-зеленым кителем, – а если герр Холланд и заглянет к нам на огонек, с герром Кроу за компанию, то живыми они отсюда не выйдут… – будущих обитательниц фермы тоже ждала смерть:

– Отто говорил о таких операциях, – вспомнил Макс, – их еще до войны делали. Мы могли применить вмешательство к евреям, вкупе со стерилизацией, но Гиммлер никогда бы не пошел на подобный план. Евреев надо кормить, даже в состоянии… – Макс бросил взгляд на обложку книги, – в состоянии скота. И они были нам совершенно ни к чему, в таком количестве… – ферму, как называли строение, рядом с госпитальным блоком, разделили на две половины.

Сегодня врачи обещали познакомить его с результатом первого оперативного вмешательства:

– Мадам Маляр я велел пока не трогать, – Макс застегивал пуговицы на воротнике кителя, – она мне нужна в здравом уме… – группенфюреру не очень нравилось, что роды сестры пройдут на острове, однако врачи уверяли его, что Эмма с другими девушками не столкнется.

– В Равенсбрюке все по случайности произошло… – Максимилиан запер дверь кабинета, охранники щелкнули каблуками начищенных сапог, – по счастливой случайности, впрочем. Иначе бы я никогда не узнал о моем мальчике. Цецилия его примет, она добрая девушка… – сняв с вешалки в вестибюле зимнюю шинель, Макс вышел в промозглую, сентябрьскую сырость:

– Надо, как следует, утеплить особняк, – напомнил он себе, – дети не должны простудиться. Хотя весна впереди… – вдали ревели озерные волны, дул резкий, холодный ветер с юга:

– Видно, что мы в диких широтах… – Макс поежился, – в Германии нет таких просторов, даже на морском побережье… – чихнув, он потянул на себя дверь, с табличкой: «Госпиталь. Вход только для персонала».

Окно в маленьком, полутемном помещении, где держали Лауру, загородили снаружи, железными ставнями. Электрического света здесь не завели. Лаура заметила гнездо для патрона, на беленом потолке:

– Но когда-то здесь был свет. Значит, могли остаться провода… – с нее сняли наручники только после долгого пути на подводной лодке, в машине, с затемненными стеклами, и на катере. Лаура понимала, что лодка покинула Европу.

В крохотной, стальной каюте, лежа на жесткой койке, она отсчитывала дни, замечая посещения охранников, доставлявших еду, выносивших ведро. Ни душа, ни туалета при каюте не имелось. Раз в неделю ее водили по такому же стальному коридору в умывальную. Из душа текла слабая струйка холодной воды. Лаура старалась простоять в кабинке как можно дольше. Она искала глазами возможное оружие. В каюте она ничего не нашла, к тому же, Лаура подозревала, что за ней наблюдают, через глазок в двери. Она водила скользкими, мыльными ладонями по железным стенкам кабины:

– Хоть бы какой-нибудь болт, или винт. Я бы его и ногтями вывернула… – в душе наручники с нее снимали, но Лаура не собиралась бежать с подводной лодки:

– Некуда бежать… – возвращаясь в каюту, она вытягивалась на койке, – надо подождать, понять куда нас везут… – путь занял больше месяца. Лаура предполагала, что на лодке есть другие женщины. Несколько раз она находила в сливном отверстии душа длинные волосы:

– Эмма сюда не заглядывает, – думала она, – она сестра фон Рабе. Она живет в холе и неге, в офицерских коридорах, под крылом брата… – Лауре было неприятно думать о девушке. Она помнила отражение своего лица, в зеркальном, толстом стекле, разделявшем камеры, в Равенсбрюке:

– Я урод, я монстр… – горько говорила себе Лаура, – словно Франкенштейн, в довоенном фильме. Эмма молодая, красивая девушка. Понятно, почему ее Джон выбрал… – она вспоминала оправленный в старую медь клык, на стройной, нежной шее Эммы, – а я Джону когда-то отказала. Мишель меня видел, но мельком. Если он меня рассмотрит, он ужаснется. И он, и все остальные… – Лаура, все равно, хотела найти мужа:

– Я должна, я обязана его спасти. Фон Рабе его не убьет, Мишель ему нужен, как специалист… – Лаура напоминала себе о сыне:

– Я просила святую Мадонну дать мне увидеть мальчика. Я его не испугаю… – она ощупывала шрамы и вмятины, на лице, – не покажусь ему на глаза. Я только посмотрю на него. Ему семь лет. Та женщина, Регина, его в школу повела, вместе с Наримуне… – Лаура встречала аккуратных японских детишек, в серых курточках, с ранцами и связками учебников:

– Он тоже курточку носит, мой хороший… – мальчик сопел рядом, уткнувшись личиком в грудь. Лаура гладила темные волосы:

– Спи, мой маленький, спи. Мама здесь, мама с тобой… – ночами она разговаривала с мужем и сыном, незаметно, беспрестанно, шевеля губами. При охранниках, и врачах, Лаура такого не делала. Она не хотела рисковать:

– Фон Рабе решит, что я сошла с ума. Умалишенных в лагерях в первую очередь в печи отправляли… – иногда Лауре снился еще один ребенок, светловолосый, голубоглазый, изящный мальчик. Она ежилась, дрожала, от смертного холода черной воды. Сын протягивал к ней ручки:

– Мама, мамочка… – Лаура хотела и не могла закрыть глаза. Течение уносило мальчика, по ладоням текла горячая кровь. На месте, где она видела ребенка, расплывалась темная лужа: