Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Все должно было случиться не так… – ловко пришвартовав катер на островной пристани, Максимилиан понес ее на руках к низкому, каменному строению. Эмма, незаметно, оглядывалась:

– Я хотела, чтобы мальчик или девочка родились в Банбери, осенью, когда цветут розы, когда в садах созревают яблоки… – Джон рассказывал об огромной спальне, со средневековой кроватью, под бархатным балдахином, о колыбельке, резного дуба, с гербами Экзетеров:

– Я в ней лежал… – теплое дыхание щекотало ей ухо, в маленькой комнатке франкфуртской квартирки пахло мускусом и табаком, – и мой папа лежал, и дедушка, погибший на бурской войне, и прадедушка, которого ирландцы подорвали… – поцеловав ее, Джон махнул рукой:

– В общем, все мы, со времен незапамятных… – он говорил о старинных сортах яблок и груш, в плодовом саду, о розарии, где покойная герцогиня Полина устроила беседку:

– Она среди цветов работала… – Эмма услышала смешок, в его голосе, – она стала чуть ли ни первой женщиной, с дипломом юриста, в Британии. Ей, правда, пришлось в Америку поехать, чтобы степень получить. Она для Бромли, негласно, дела вела… – Эмма приподнялась на локте:

– И я учиться пойду… – девушка поморщилась, – нельзя считать мерзость, в Оберенхайме, настоящим образованием. Марта инженер, а я стану педагогом, буду преподавать музыку… – они говорили о барже, «Чайке», о мелкой, зеленой воде реки, о лесах и лугах, вокруг Банбери, о предрассветной рыбалке:

– Мы разожжем костер, на берегу, – она слышала тихий голос Джона, – отгоним комаров. В детстве нас мошкара поедом ела, но мы, все равно, ждали, когда папа из Лондона приедет, и нас на рыбалку возьмет. Мы с Питером одногодки, мы вместе росли… – Джон обещал подарить ей, к свадьбе, арабскую лошадь.

– У нас отличная конюшня, с прошлого века… – он рассмеялся, закинув руки за голову, устроив Эмму на плече. Белокурые, спутанные волосы, рассыпались по кровати, она томно закрыла глаза: – Как хорошо. Я умею на лошади ездить. Папа мне пони купил, девочкой… – пони жили и в Банбери:

– Папа меня в двенадцать лет за руль автомобиля отправил… – зевнул Джон, – но конюшню мы сохранили, как традицию. У тебя будет белая кобылка, как в песне поется:

– To see the fine lady, upon the white horse… – Джон поцеловал Эмму куда-то в нос:

– Устроим деревенское венчание. Питер пусть светски женится, на Ганновер-сквер, а мы с тобой из церкви в замок в карете поедем. Надеюсь, она еще на ходу… – озабоченно заметил Джон.

Они хотели поставить шатры вокруг замка:

– Горожанам праздник понравится, – весело заметил Джон, – с войной мало кто женился. Подарим им настоящую свадьбу, с музыкой, танцами, выпивкой… – Эмма хихикнула: «С дракой».

Герцог поднял бровь:

– Некоторые деревенские парни способны размять кулаки. Но не я, разумеется. Я жених, мне не пристало перепивать других ребят, или лазить по намыленному столбу, за призом. Хотя подростком я такое делал… – у него были ласковые, горячие губы:

– Иди ко мне, Эмма, иди, пожалуйста. Я люблю тебя, люблю… – в голом, приемном покое госпиталя, девушка закрыла глаза:

– Все должно быть не так. Где Джон, почему он меня не ищет… – как Эмма ни боролась со слезами, они сами закапали на щеки. Максимилиан, властно, распорядился: «Немедленно займитесь ее светлостью графиней!». Он бережно обнял Эмму:

– Не бойся, пожалуйста, моя милая. Врачи надежные, опытные, они много родов приняли. Я не хочу оставлять Адольфа одного. Утром я приеду… – докторов Эмма не знала.

– Понятно, кто здесь работает… – на осмотре, прохладной комнате, с зарешеченным окном, она приказывала себе не плакать, – они убийцы, из медицинских блоков концлагерей… – небрежная, профессиональная манера врачей напомнила ей повадки покойного Отто:

– Он тоже меня вертел будто куклу… – Эмма смотрела в беленый потолок, – зачем Максимилиан сюда ездит, каждый день? Может быть, он здесь кабинет устроил… – Эмма, настойчиво, повторяла себе, что перед ней только госпиталь.

– Здесь никого нет… – ее привели в маленькую палату, снабдив чашкой слабого чая, – просто больница, на случай если кто-то себя плохо почувствует… – Эмма не хотела думать о том, что происходило в медицинских блоках концлагерей и как использовали женщин, живущих в госпитальных бараках:

– Устраивали бордели, как заведение, где Гертруда работала… – схватки немного стихли. Эмма бродила по коридору, мимо дежурного врача. Сидя под настольной лампой, доктор листал пожелтевшую подшивку «Сигнала», времен сталинградской битвы.

– Асы Люфтваффе царят над Волгой… – Эмма смотрела на улыбающихся летчиков, в шлемах, – асы давно мертвы. Вокруг меня только трупы… – ей, на мгновение, стало страшно. Эмма вспомнила шепот Гертруды:

– Я тебе помогу, обязательно.

Она увидела веселую улыбку сестры Робинсон:

– Я ваши роды не приму, а жаль… – прислонившись к стене, Эмма сглотнула слезы:

– Хоть бы сестра Робинсон выжила. Гертруда была дура, но не преступница. Она меня хотела спасти, выручить. Может быть, она в Шварцвальд вернулась, домой, на ферму. Замуж вышла и счастлива… – Эмме хотелось завыть:

– Я должна быть с Джоном, а не здесь. Но я верю, что он меня найдет. Мокрица сдохнет, и сюда не вернется… – к рассвету боль утихла. Эмма забылась, коротким, тревожным сном. Она поняла, что завтрак приготовили на острове:

– Максимилиан не погнал бы сюда катер, с едой из общей столовой… – общую столовую, с портретом фюрера на стене, обустроили в бывшем гостиничном ресторане. Озеро кишело рыбой, в окрестных горах жили дикие овцы и кролики. На территории заложили огород. Максимилиан обещал Эмме собственные овощи, к следующему году.

– Солдаты поставят курятник, я закажу пчел для пасеки, мы восстановим ферму… – брат улыбался, – здесь вырастет настоящее арийское поселение, как хотел Отто… – в лодке Максимилиан сказал Эмме, что собирается назвать племянника в честь покойного дяди.

– Только через мой труп, – зло подумала Эмма:

– Мальчик Джон, а девочка будет Ирма… – девушка нехотя ковырялась в кукурузной каше, с маргарином. В госпитале доедали остатки из рационов кригсмарине, с подводных лодок:

– Интересно, куда делась флотилия… – Эмма повертела легкую, алюминиевую ложку, – вряд ли она в той бухте стоит, где нас высадили, на востоке. Наверное, моряки ушли куда-то. Максимилиан знает, но не скажет… – оглядевшись, она увидела в беленой стене очертания окошечка:

– Кирпичами отверстие заложили… – отхлебнув какао, поднявшись, Эмма подошла ближе, – надо проверить, что в соседней комнате. Марта меня учила, тюремному шифру… – Эмма не успела поднять руку. Ее затошнило, какао рванулось наружу, она почувствовала что-то теплое, между ног. Подол серой, простой больничной рубахи, мгновенно промок. Эмма жалобно закричала: «Герр доктор! У меня воды отошли!».