Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– И вообще опасно… – вздохнул группенфюрер, – малыши должны расти в окружении нашей формы, наших знамен… – индейцы могли сболтнуть что-то ненужное, в Ушуайе. Максимилиану не хотелось риска, учитывая его планы по строительству физической лаборатории. От него требовалась, прежде всего, осторожность:

– Рейхсфюрер тоже бы так поступил… – он смотрел в залепленное потоками дождя, темное окно, – он всегда цитировал Светония:

– Festina lente, поспешай, не торопясь. То есть не Светония, а императора Августа… – в Буэнос-Айресе Максимилиан навестил дешевый магазин подержанных книг. Студентом он полюбил запах пыли и пожелтевшие страницы. Отец присылал в Гейдельберг отличное содержание, Макс подрабатывал в адвокатских конторах, но, все равно, предпочитал старые книги новым:

– В Латинском Квартале я тоже у букиниста на черные блокноты наткнулся… – блокноты исправно пересылали из Парижа в книжный магазин в столице Аргентины. Максимилиан щелкнул резинкой:

– В общем, обойдемся без индейцев. Мы сюда полк солдат СС привезли, отборных арийцев, гордость рейха… – группенфюрер, с привычной аккуратностью, расписал в блокноте план возрождения Германии:

– Петру Арсеньевичу понравится, – весело подумал он, – пятилетняя перспектива, как у Сталина. Нам предстоит много работы… – Максу надо было позаботиться о переезде в Аргентину и Чили товарищей, застрявших в Европе. Он находился в переписке с адвокатом, в Швейцарии, присматривавшим за банковскими счетами СС и НСДАП. Союзники могли наложить арест на средства, принадлежавшие, как они выражались, преступным организациям. Пользуясь суматохой первого послевоенного лета, Максимилиан распорядился вывести деньги на частные вклады, в Швейцарии, Португалии и Южной Америке. У него на руках имелась доверенность, от рейхсфюрера Гиммлера, передававшая Максу полномочия по управлению счетами СС. Пока Гиммлера не осудили посмертно, на будущем трибунале, требовалось обезопасить средства.

– И надо найти 1103… – Максимилиан, рассеянно, листал старое издание «Жизни Двенадцати Цезарей», в оригинале, закапанное чернилами, сохранившее карандашные пометки какого-то школяра. Макс учился латыни по той же книге. Увидев том у букиниста, в столице, он не смог устоять. Классики всегда его успокаивали. Впрочем, волноваться было не о чем:

– Родился отличный, здоровый мальчишка, – довольно подумал он, – еще один будущий солдат для фюрера. Отто фон Рабе. Я ему расскажу о его дяде, погибшем от рук русских, о его деде, о нашей семье… – Максимилиан не позволил бы зятю давать детям русскую фамилию:

– Еще чего не хватало. Пусть скажет спасибо, что я его вообще к Эмме допустил. Тем более сейчас, с его ранением… – воспитание племянников Максимилиан брал в свои руки:

– Адольф вообще сирота, а из русского какой наставник, какой пример, для мальчиков? Он собственной тени боится. Вообще Отто был прав… – Максимилиан зевнул, – мужчина, отец семейства, его глава. Как в древние времена викингов, или у римлян. Он отвечает за все, что происходит в доме… – он погладил кольцо, на цепочке, под рубашкой:

– Когда приедет Цецилия, мы обвенчаемся. Тихо, в какой-нибудь окраинной церкви, в Буэнос-Айресе… – Максимилиан в Бога не верил, но признавал важность церемоний:

– Я обещал ей свадьбу, так и случится. Мужчина должен держать свое слово. Девушкам такое по душе, платье, букет… – он вспомнил белые розы, в руках Цецилии:

– Она сама, будто цветок, – мучительно подумал Макс, – скорей бы русский телеграмму прислал… – Петр Арсеньевич должен был сообщить, где находится графиня Сечени, с ребенком Макса. Группенфюрер был уверен, что у них родилась дочка:

– И хорошо, что так, – он представил рыженькую, сероглазую малышку, – а то одни мальчики вокруг. Мы ее разбалуем, нашу принцессу… – Макс подумал, что глаза у девочки могут получиться и голубые, как у нового племянника:

– У Холланда голубые глаза… – он нахмурился, – но Эмма его никогда больше не увидит. И вообще, он не узнает о ребенке. Он Эмму соблазнил и бросил, мерзавец… – в блокноте, кроме планов по созданию оружия возмездия, и обустройства последнего плацдарма, Макс, четким почерком, записывал рецепты. Он, с удивлением, обнаружил, что помнит наставления покойного Отто:

– Вообще у меня память улучшилась, – понял Макс, – даже без зеленого чая и китайских трав. На войне мы все были в напряжении, а сейчас началась спокойная жизнь… – вернувшись из госпиталя, он рассказал Адольфу о новом братике. Племянник широко открыл серо-зеленые, большие глаза:

– Хочу с ним поиграть, дядя Макс… – группенфюрер поцеловал мягкие, каштановые локоны на затылке мальчика:

– Отто подрастет, и поиграете. Пока мы отметим твой день рождения, в сочельник… – он обещал Адольфу рождественскую елку:

– В горах сосны растут, – вспомнил Макс, – привезем дерево, украсим его. К тому времени приедет Цецилия, с нашей девочкой. Отпразднуем по-семейному, как дома, на вилле… – пока сестра оставалась в больнице, а Цецилия, вероятно, пребывала в Палестине, Максу пришлось готовить самому. В общей столовой трудились хорошие повара, из СС, но группенфюрер хотел побаловать племянника домашней едой. Он не считал зазорным возиться на кухне:

– Отто делал сладости, готовил товарищам обеды готовил… – Макс не отказывался от мяса, и сахара, но детям требовалась здоровая пища. Адольф, с удовольствием, расправился с хорошим куском запеченной баранины:

– Очень вкусно, – мальчик улыбнулся, – а что на десерт… – они доедали пайковые банки кригсмарине. Максимилиан вздохнул:

– Овощи вырастут, в парниках, а на фрукты надеяться не стоит, слишком холодно. Значит, будем заказывать. Отто говорил, что детям нужны фрукты… – они разделили банку консервированных персиков.

Уложив малыша спать, Макс записал в блокноте: «Инженеры, коммутатор». Он пожалел, что нельзя позвонить на остров:

– Но с Эммой все в порядке, она здоровая девушка. И малыш крепким родился… – сварив кофе, устроившись за работой на кухне, Макс, отчего-то, все равно беспокоился. Подняв голову, он увидел всполохи фонарика, за стеклом. Группенфюрер вскочил на ноги. В передней особняка загрохотали сапоги. Сорвав китель со спинки стула, он поморщился:

– Адольф может проснуться… – Макс застегнул последнюю пуговицу на воротнике, стоя в передней:

– Не кричите, – властно велел он запыхавшемуся, в промокшей шинели врачу, – здесь ребенок. Что у вас произошло… – Макс попросил:

– Только не Эмма, пожалуйста. Если с малышом что-то случилось, она оправится, под моим крылом. Но я не могу ее терять. У меня никого не осталось, из семьи, только она и Адольф… – врач тяжело дышал, вытянувшись по струнке.