Петр Альшевский - «Наследник графа Цеппелина»

В присутствии Тухлого Фрэнка и Клэнси Джиллмана я сказал Ване: мы берем тайм-аут. На неделю, на месяц, насовсем, в последствии определимся, мы не дети. Но у нас есть родители. Я полтора года не виделся с отцом, и я уезжаю к нему; ты, Ваня, можешь не ехать, но твоя мама по тебе, вероятно, скучает и неважно спит, из ее писем, приходящих на наш адрес каждый день… ну, не каждый день, тем не менее – из них нам известно, что у нее бессонница, подогреваемая алкоголем депрессия, с моим отцом она не знается, он мне не звонит и не пишет, поехали, Ваня. Не помер ли он… не дай Бог. Он полностью в себе, я за него не беспокоюсь, мне приходятся волноваться за тебя – так я думал, но Ване не говорил.

Ему нужно выехать из Нью-Йорка и продышаться в мексиканском пекле, сейчас лето, в Ханосе стоит немыслимый зной, в Нью-Йорке жарче, Ваню Михайлова тут душит печаль; сдавай ключи от квартиры, потом мы снимем другую, в Ханосе в ознаменование нашего приезда устроят беспробудный праздник, расчувствовавшаяся Даниэла попросит исполнить «Кошмар не окончен», Уго Милито обопьется текилой, расспрашивая нас о Нью-Йорке, вы прибыли?!

Мы спешили.

Присаживайтесь и выпивайте!

Выпьем, выпьем. Здравствуй, отец.

Сынок… как дорога? Тем же маршрутом, что мы с тобой… я помню – мы ехали через всю Америку, разделяя нужду и окрыленность… вы наскребли на рейс до Мехико? К экипажу не лезли, пограничников мольбой о косячке не доставали? Верно, сынок. И я живу спокойно, ни с кем не связываясь; гляжу на небо, слушаю приемник, ваших песен, кажется, не передают. На радио засели козлы… или вы плохо играете?

Плохо, не плохо, но играем. Отдельные части механизма несколько захирели… мы выправим, папа.

Наглядевшись на мою заспанную физиономию, отец огорошил меня информацией, между делом ляпнув, что у меня имеется сестра, девочка четыре года. Мама родила ее Париже. В тридцать семь лет… ты что, мама… и ты, Ваня, тихо. Я распространялся с тобой о твоей маме, но здесь моя мама… она замужем? Муж – банковский работник?

Без нервов, отец. Как она тебя обнаружила? Ты сам ей написал. Маме на нас положить, она увлечена новым мужем и подрастающей дочкой, от нас уже столько времени ни малейшем весточки, а она не психовала, в набат не трезвонила: люди, боги, очнитесь, у меня пропали муж и сын… тайком от меня подписав бумаги перед вылетом в Штаты, ты ей не муж, но я ей по-прежнему сын, она пишет, что не находила себе места? Подключала частных детективов, обещала награду за любые сведения, ты ей веришь? Среди всей этой болтовни она не упоминала о князе? Жив… Вспоминает обо мне. Он вспоминает – я верю. И я о нем вспоминаю. Беседы, преферанс, душевное участие в гитарных начинаниях; внушительную часть послания к отцу мама отдала под просьбу, обращенную ко мне: Павел! Забывший меня Павел! Срочно лети во Францию. К любящей тебя матери… а если не хочешь к ней, лети подписывать бумаги и получать французский паспорт, я все обговорила, никаких проблем не возникнет, позвони по упомянутому мною номеру в Вашингтон, и тебе мгновенно оформят визу – они нашли друг друга: у нее с мужем связи на международном уровне.

Просто за паспортом я бы не полетел, но мной завладело желание увидеться с князем… и с младшей сестрой. Какая она… похожа ли на меня, поймет ли она кто я такой; я, Ваня, в Вашингтон, затем в Париж, будь в Нью-Йорке через неделю, я обернусь, семи дней мне хватит за глаза, вот я уже в столице, вот я снова в столице, но это не гнусный Вашингтон, а Париж, где я также не купаюсь в счастье: изумительная погода, очередь за такси, галантно поклонившись, я пропускаю томную шатенку, на машине меня не встречают, впрочем, я не говорил точно, когда прилечу, в последние дни я много летаю, Нью-Йорк – Мехико, Мехико – Вашингтон, Вашингтон – Париж, в особняке у князя отосплюсь, с усталости поваляюсь без сна, я доехал, ступени, дворецкий… Князь!

Милый Паша!

Да ты, князь, не изменился!

А ты, Паша, заматерел; являешься передо мной, отпустив бородку, я думал, не суждено! Нам с тобой повидаться…. Мы же расставались словно бы навсегда – лично меня пронзало подобное чувство. Однако ты приехал. И я тебя дождался.

Без учета прислуги князь доживал отпущенный ему век в одиночестве. Внучка вышла замуж и переехала к супругу, с прочими, нацелившимися на наследство родственниками, не желал делить кров он сам; мне он рад, но я не останусь, не взыщи на меня, я жесток и эгоистичен, меня потащило и мне не вывернуться, обратный билет куплен, двигатель разогревается, в маминой квартире ко мне подбежали.

Девочка… солнышко… не знает ни слова по-русски.

Пообщаемся взглядами, я же подзабыл французский; посадив тебя на колено, я проведу ладонью по твоим золотым волосам, ты не боишься, что я сделаю тебе больно, наша мама взирает на нас с половинчатым умилением, я ее стесняю, женившийся на ней банкир натянуто улыбается, поглядывая на меня не без опаски, шампанского за встречу? я выпью, бродягам полагается пить, окрепший шатун опрокинет бокал, закусывая этими мелкими ягодами.

Это не ягоды, а орехи.

Не страшно, зубы целы, на дантиста я у вас не попрошу, пребывание в столь теплой обстановке для меня мучительно, так как же? Допив бутылку, попрощаемся? Не роняя себя в ваших глазах, я пробегусь по министерствам и департаментам; с саднящим горлом признаюсь в верности Французской республике, представившись руководящему составу неприступным проверяющим из особого отдела по борьбе с извращенцами в высших эшелонах власти, мне не откажут, я затяну «Марсельезу», таксист втянет голову в плечи, нервно помчится в аэропорт, не останавливаясь на красный свет, браво, мужчина, не обижайся, но я проору во всю мощь: Мерси! Люби! Не покушайся на свою жизнь, рассчитывая на любовь!

Тебя полюбят. Я улетаю в Нью-Йорк.

Недостающие силы идут рядом с нами. Приподнятость взвихряет, подчеркивая энергичную лживость позитивизма. В приятном волнении я обнимаюсь с голодающими. На обрывках самой дорогой бумаги записаны их координаты – я вышлю им малость денег. Стоит учесть, что я не о том. Ради тебя и всех остальных. Это мое личное дело, прискорбное расставание со смыслом, стойкое ощущение озверевшей толпы, летящей параллельно со мной, чтобы опередить и поджидать в Нью-Йорке, не обещающим помилования слабо вовлеченным в происходящее. Тебя он не избавил от заблуждений?

От лица общества он меня, конечно, сдавливал несвободой, но за его пределами еще хуже, публики не наберешь даже на элементарное пропитание, мы с Ваней ездили. Находили и выкручивались. Бодались с посланной сверху тривиальностью, на костылях уходили в бордель; лукаво завопив, отталкивали четырех присланных женщин, закопанные по пояс подавали голос. На саунд-чек прокрались истекающие страстью поклонницы, слабые фотокамеры снимали крупный план, ну и чего мы теряем время?