Петр Альшевский - «Малая кровь»

– На могилу свиньи желудь следует класть, – веско сказал чернокожий.

– Хмм, – хмыкнул Олег.

– А на мою теннисный мячик.

– Так вы теннисист, – протянул Аринин.

– Я – Артур Эш.

– Теннисист? – спросил Олег.

– Именитый теннисист! – воскликнул Эш. – Ваш родной брат занимается теннисом, а вы к теннису столь равнодушны, что и об Артуре Эше не слышали?

– Марс от Солнца планета по расстоянию четвертая, – промолвил Аринин. – Устройством нашей солнечной системы я не интересуюсь, но кое-что кое-где слухом подцепил.

– О раскидистых галактиках и прочем мега-внушительном услышишь, конечно, скорее, чем обо мне, – проворчал Артур Эш.

– Вас это задевает? – спросил святой Николай.

– По величине я себя с космосом не сопоставляю, – ответил Артур Эш.

– Иной ваш ответ мог бы на лопатки меня положить, – сказал святой Николай. – Но я бы, вероятно, вывернулся. И бросил бы вас через бедро.

– А я бы вскочил и швырнул вас через плечо, – сказал Артур Эш. – После моего шикарного броска вы ушибетесь. Выражение для вашего лица выберете мрачное… за мою резкость я здесь у вас под самосуд не попаду?

– Брать ответственность на себя мы любим, – ответил святой Николай. – Что истинно, то истинно, да, Вермищев?

– Я бы его не кончал, – сказал Вермищев.

– Но какая-нибудь кара должна же последовать! – вскричал святой Николай.

– Мне подумалось о писателе Мопассане, – промолвил Вермищев.

– О фривольном Ги? – нахмурил брови святой Николай.

– Убедившись в том, что он неадекватен, Ги Мопассан попросил своего слугу смирительную рубашку ему принести, – сказал Вермищев.

– Упаковывать меня я не позволю, – сказал Артур Эш. – О чем собирался, вас проинформирую и отвалю. С планами я определился. Мотивацию, чтобы не задерживаться, отыскал. Не растормоши меня вам братик Паша, я бы возле вас не замаячил. Его кто-то научил выйти по мою душу в астрал и начать меня уговаривать перенести в него, в бесперспективного белого мальчика, мой теннисный гений. Скажите вашему брату, что я ему отказываю.

– Вы расист? – поинтересовался Аринин.

– Все цвета кожи для меня одинаковы! Если я хоть на дюйм приврал, пусть меня рыбам скормят!

– В пустыне? – спросил святой Николай.

– Ну замените рыб на… на кого вам вздумается. Я не придам Паше сил не из-за его белизны, а из-за отсутствия в нем трудолюбия. Тому, кто шланг, тому, кто только о девках и мыслит, поддержки от величайшего трудяги Артура Эша не последует! А теперь я на зебру. Я и зебра, мы с ней вам, сеньоры, откланиваемся.

– Что до зебры, – пробормотал святой Николай, – то вы ее… к рукам-то как прибрали?

– Она ко мне приблизилась и передние копыта передо мной склонила.

– Навроде цирковой лошади? – спросил святой Николай.

– В точности, да, – ответил Артур Эш. – Ничего не прикладывая, я ее каким-то образом к себе расположил.

– Не тем ли, что грозились ее на мясо пустить? – осведомился святой Николай.

– Я не мясник! – вскричал Артур Эш. – Я даже не мясоед! Я куроед! Ем не мясо, а курицу… а он мне, мясник! Рискнувшему на меня это навешивать, я не просто навешаю, а на клочки разорву!

– Вы, Артур, полегче, – промолвил Вермищев. – Что вы из-за мясника-то? При подходящих обстоятельствах мясник способен быть героем.

– Кто, мясник? – удивился святой Николай.

– Кузьма Минин был мясником, – сказал Вермищев. – Тот Кузьма. Вдохновитель.

– Освободительного движения русского народа против польских интервентов, – дополнил Артур Эш.

– Ну наш Артур и подкован, – протянул святой Николай. – Ты, Олег, слышал, что он отколол?

– Подоплеку его исторических познаний вы выясните без меня, – сказал Аринин. – В параллельной езде на оленях и зебре повыспрашиваете, попризнаетесь, целевую аудиторию для его сокровенных выбалтываний он обретет и в святом, и в баснописце, а меня извините. Куда вам идти, вы понимаете?

– До свидания, – сказал Вермищев.

– Угу. В гости не жду.

– Грубо, Олег, – промолвил ушагивающий из-под навеса святой Николай.

– Воспитание подкачало, – кивнул Артур Эш.

Артур Эш садится на зебру, Вермищев и святой Николай забираются в упряжку, всеобщий исход вводит Олега Аринина в праздничную умиротворенность.

ТРУП Лидии Шикиной из квартиры увезли, но взамен нее там ее огненная, смотрящая на Желткова кровожадной зверюгой, сестра Дарья.

– Ты это идеально в подкорку врубил? – спросила она. – Дважды я повторять не буду!

– Все вещи я верну, – пробормотал Желтков.

– И без затяжек! Чтобы уже до вечера все здесь были!

– А что ты меня поджимаешь? Я же ни за чьи спины не прячусь. Брал я! И мне же тащить их обратно… ну и памятливая же ты, Дарья. К сестре фактически не ходила, а ни единой пропажи из ее квартиры не упустила. Люди про таких говорят, глаз-алмаз. У разных зараз…

– Ты мне там не бурчи, – разглядывая книжные полки, сказала Дарья. – Проходимец ты исполинский… но верно и то, что ты мелкий. Воришка. У Лиды тут медалька лежала.

– Я ее не уносил. Лишь из любознательности спрошу, что за медаль-то? Из каких металлов?

– Из железо-жестяных, – ответила Дарья. – Она у нас еще от отца. Была вручена ему не как награда, а как сувенир. На одной стороне написано: «Краснознаменная Ленинградская Военно-Морская база». На другой: «Подводная лодка Комсомолец Казахстана». Я подозреваю, что ты ее слизнул.

– Это наглость, – промолвил Желтков. – Предполагать, что я позарюсь на кругляш жестяной. На «Комсомольца Казахстана»! Твоя сестра его куда-то положила, а ты за него уцепилась и для усиления натиска применяешь… когда меня из квартиры изгонишь, сдавать ее станешь?

– Дочь в нее пущу. Девке двадцать два года! Парень у нее постоянный, и я считаю, что хватит им уже любиться, бог знает где. Знание, что они занимаются любовью в квартире, утешение мне принесет.

– А они, как правило, где? – спросил Желтков. – В туалетных кабинках?

– Может, и в них…

– Дочь у тебя до сношений охочая, – протянул Желтков. – Кровь у нее твоя?

– Я гораздо холоднее.

– На слово я женщинам в этих вопросах не верю. Полагаю нужным убедиться в их холодности экспериментально.

– Я тебя, Желтков, к себе не подпущу, – сказала Дарья. – От сестры я слышала, что ты в кровати не промах, но у меня есть приличия… я…

– Ты в состоянии, наиболее для женщин распространенном. В тебе фонтанирует похоть, но этические ограничения придерживают тебя на поводке. Ты разбалансирована. Искривлена. Я твое искривление исправлю.

– Меня ты не… ты не по мне… ты…

– Отвергнешь меня – прогадаешь!

Дарья обмирает, в ее хлопающих глазах сотворяется рождение вожделения…

ОДЕВАЯСЬ после секса, на Виктора Желткова она поглядывает подобострастно.