Петр Альшевский - «Малая кровь»

– В чьем твоя изюминка, я ощутила, – промолвила она. – Из квартиры ты пока не выселяйся.

– Станем встречи в ней проводить?

– Передо мной открылось будущее, которое мне по вкусу. Но других женщин чтобы здесь не было!

– За это я ручаюсь, – сказал Желтков. – Я и медицинскую работницу сюда не впущу – умирать буду, а не впущу. Ни такой, ни какой-то иной вольности себе не позволю. Дочери ты как объяснишь, что квартиры ей не видать? О квартире ты ей уже говорила?

– Она с младых ногтей знает, что если тетя Лида скончается незамужней и бездетной, квартиру займет она.

– И на чем ты построишь стратегию объяснения ей того, что она в пролете?

– У меня нет ответа, – пробормотала Дарья.

– А твоя дочь, она у тебя дрянь или славная девушка? – спросил Желтков. – Пожертвовать своими интересами ради кого-то еще она способна?

– Ради меня? «Ты, доченька, не обижайся, но квартиру для собственных интимных свиданий твоя мамочка забирает». Мне так ей сказать?

– Скажи ей обо мне. О сиром и убогом сожителе сестры твоей, к Богу отошедшей. У него малокровие, трясучка, угла для проживания у него нет, денег для съема жилплощади тоже, мыкаясь бродягой, ему о себе не позаботиться – его убьет воспаление легких, забьют ногами хулиганы… слезящиеся глаза угасают. У меня больное воображение. Но твоей дочери ты должна втереть, что больное у меня все, и выгнать меня из квартиры – значит, меня похоронить. Ей что, это побоку?

– Она у меня не сучка, – промолвила Дарья. – За какие ниточки ее подергать, ты определил выверено.

Виктор Желтков собой крайне доволен.

ПОХОЖУЮ степень самолюбования он удерживает и в квартире своей бывшей жены.

Ксения Романовна к Виктору Ильичу стабильно для нее нерасположена.

– Ты иди, у Паши посиди, – сказала она.

– Да он по телефону с девчонкой треплется. «Цыпочка! Ласточка! Не подремать ли нам в одной кроватке?». Пристрастие к шаблонам у Пашки не от меня. Когда я в юношестве хотел кому-то понравиться, я налегал не на фразы, а на обхватывания и обжимания.

– Лапать – это оригинально, – процедила Ксения Романовна.

– Сына я этому не учу, – пробормотал Желтков. – Я бы с чем только ни расстался, чтобы он стал не трахарем, а адвокатом или бизнесменом.

– Мой старший им стал.

– Олег у тебя удачный, – вздохнул Желтков.

– Ко мне приходила его жена, – промолвила Ксения Романовна. – Женщина в смятении.

– С кем-то его застала?

– Она была не в огорчении – в недоумении гнетущем. Как если бы увидела его что-то вытворяющим с их питбулем… это бы изумило ее где-то в тех же размерах, что муж без собаки, но с речами. О намерении все поменять, от всего отказаться, забыть дорогу в рабочий офис, ни с кем не общаться… себя он превзошел.

– Естественное следствие разыгравшегося слабоумия, – проворчал Желтков. – С такой работой порывать! Я на своих работах, считай, каждый рубль зубами из огня тащу, а у него на работе денег залежи, бери – не хочу, а он… ну он и глупый. Я плету комбинации, вывожу из квартиры чужие вещи, а ему и плывущее к нему не надобно… он глупый. Кто, как не он…

Он ли? Не я ли? Под соответствующим взглядом бывшей супруги Виктор Ильич Желтков против собственного желания допускает и горькое второе.

В СПАРТАНСКОЙ простоте своего кабинета любящий, но не очень умеющий думать полковник полиции Иван Сергеевич Тепляков ведет важнейший разговор с одетым в штатское и истомленный работой под прикрытием Дмитрием Макеевым. Отняв от лица прикрывавшую его в момент раздумий ладонь, не надумавший ничего определенного Тепляков наводит на Макеева налитые незнанием глаза.

– Но он ли это? – спросил Тепляков.

– Сагдеев мне сказал, что сегодня в том гадюшнике со мной будет говорить он – так нужный нам Шервинский.

– Он такой же Шервинский, как я Блок, – процедил Тепляков.

– Фамилия, конечно, придуманная, – кивнул Макеев.

– А у Сагдеева?

– За семь месяцев я немного о Сагдееве узнал. Если он окажется не Сагдеевым, меньше мы о нем знать не станем.

– Только на самую малость, которая, согласен, несущественна, – промолвил Тепляков. – Сколько же он, сука, тянул! Меня уже начала глодать мысль, что ты в его глазах не растешь и быть представленным Шервинскому – высота для тебя недосягаемая. Криминального бедлама вы с Сагдеевым навертели, а что на выходе?

– Доверие, – ответил Макеев.

– Сейчас-то понятно, что работал ты не зря. Преступал закон системно… чтобы войти Сагдееву в доверие, ты натворил дел лет на семьдесят тюремного заключения. Без санкции генерала Борисова я бы тебе подобную свободу действий не дал.

– Не могли бы, – кивнул Макеев.

– Нехватка полномочий бы не позволила. С одобрения генерала все задуманное мною воплотилось… ох, как мне хочется к этому так называемому Шервинскому подобраться.

– Вышли на Сагдеева, выйдем и на него.

– Сагдеев, он бандит далеко не столь призрачный и демонический… ты не забыл, через кого ты на Сагдеева вышел?

– Через Анфису, – ответил Макеев.

– Нашу сотрудницу. Она была внедрена нами за три недели до тебя.

ВОЗВРАТ в недавнее весеннее прошлое. Выделяющаяся среди разобщенных одиночек показательно влюбленная пара. Умело скрывая истинные чувства, разыгрывающая из себя саму безотказность Анфиса Баева идет по окраинной улице с горбоносым, кривоногим, паскудно ухмыляющимся и крепко обнимающую Анфису за талию Алексеем Сагдеевым. Они приближаются к аптеке.

– Зайди для меня в аптеку, – сказала Анфиса.

– Ты что, на колесах? – осведомился Сагдеев. – Или по-обычному приболела?

– Я попрошу тебя о неожиданном и для тебя неприятном. Купи мне геморроидальные свечи.

– Чего купить?

– Ради проверки твоего отношения, – сказала Анфиса. – Типа выяснения, будешь ли ты со мной и в радостях, и в горестях. В постели ты нашептывал мне немало такого обнадеживающего.

– Геморроидальные свечи я никому не покупаю, – заявил Сагдеев.

– Не пойдешь?

– Если только себя испытать. Удостовериться, что я и это потяну. По цене они отличаются? Я бы купил тебе самые роскошные.

– Я скажу, какие, – улыбнулась Анфиса.

Зашедший в аптеку Сагдеев, не обращаясь за консультацией и перекосившись от омерзения, самостоятельно высматривает требующийся ему товар. Выйдя из аптеки с пакетом, висящим у него на пальце левой руки, Сагдеев изумленно взирает на троих мужчин: все они возле Анфисы. Двое лежат, третий, он же Дмитрий Макеев, стоит.

– И что тут за событие? – спросил Сагдеев. – Кто это мужик? А эти двое кто?

– Они ко мне приставали, – ответила Анфиса. – А он проходил мимо и вмешался. Надавал им по мордам.

– Домогались? – процедил Сагдеев. – До моей тепленькой девочки? А ты, мужик, за нее заступился?