Андрей Драгунов - Пригород. Стихотворения

Я помню всё, что не могу забыть —
уже – с двух лет от своего рожденья…
и всё, что помню – множится… троится…
подковой гнётся над входною дверью,
куда входил – теперь уже – полвека! —
ждал на ступенях, забывал про время,
оставшееся мне до новой встречи,
перебирал слова – почти, как пальцы,
выкручивал – костяшками навыверт…
и воробьям раскрашивал горбушку ржаного хлеба…
Перебивался сам водой и хлебом…
поскольку рано вылетел из стаи
и мог рассчитывать – лишь – на случайный завтрак,
когда случится переночевать – не на скамейке…
в парке, где качели и кукольный театр «Арлекин»,
в обнимку с бабой – без висла – со скрипкой.
Садово-парковая жизнь без продолженья,
но и без видимых причин – закончить раньше…
среди качелей, чтоб испортить праздник
идущему за нами поколенью.
Запоминание – единственная радость
доступная – пока ещё – поэту —
в добавок к ручке и листу бумаги —
никто так не изводит целлюлозу,
как жадный – до писания – подросток…
Овидий – на песке – писал слова и там их оставлял…
но то – Овидий! – не ведавший ни страха, ни сомнений,
хотя, и он, наверное страдал —
от одиночества и недопониманья —
каких-нибудь родных и сослуживцев…
В чужих краях – так! – часты разногласья
по поводу ведения хозяйства
и содержания общественного строя…
Когда находишь место, где потише —
вдруг понимаешь – всё не так уж плохо,
как выглядит при первом впечатленье.
Везде есть жизнь! – сказал святой Иосиф…
и расписался в книге посещений…
но память сокращается до буквы —
сказавший «а» – всем говорит – Прощайте! —
и исчезает, как воскресный голубь,
оставшийся без крошек для обеда —
в почти пустом – откупоренном небе —
в той его части, где чуть-чуть светлей…
и менее заметно появленье
неместного в растрёпанной одежде
и сношенных ботинках… Память сердца! —
это когда всё кажется привычным…
и всё, как будто, по своим местам —
слова и вещи, звёзды и погода,
то есть, когда – зимой – зима… весной – цветочки…
и птичий щебет – бесконечно длинный,
когда – что видишь – кажется знакомым
и можешь дотянуться и потрогать,
даже, купить и положить в карман
истёртого пальто – стать совладельцем
и наслаждаться странною покупкой…
чтобы – потом – запомнить ощущенье —
когда ты что-то трогаешь руками —
на пальцах остаётся пыль от вещи
и чувствуешь – как – кто-то это сделал —
не для тебя, наверное, но всё же…
как та дорожка с тополиным пухом,
который снова подожгут мальчишки,
чтобы увидеть – как сгорает май,
а с ним весна… Обугленные тропы…
на память остаются лишь деревья
и жёлтая трава – к началу лета.
У памяти – над жизнью превосходство,
как у судьбы – над длинной строчкой в ЗАГСе…
где чувствуешь себя каким-то лишним,
так как не знаешь, что тебе там впишут —
в какую часть пожизненного списка,
чтобы потом послушно зачеркнуть…
сдать на хранение и ни о чём не думать,
по крайней мере – о твоём происхожденье
здесь, в этом городе, где ты – всего лишь строчка
в амбарной книге – жалкий иждивенец
небесной канцелярии… хранитель
ненужных слов – в определенье жизни —
по мнению друзей, знакомых, близких
и просто обезумевших соседей,
что никогда не открывали книги
и не писали длинных, длинных писем…
и помнят – только – даты поминаний —
ничто не длится бесконечно долго,
пока итог не закреплён в чернилах…
Вода, как память, растворяет камни
и, даже, плиты на чужих могилах
не долго остаются без изъяна —
вода разносит камни, ветер – листья…
бумага это терпит, но недолго —
всего лишь – как признанье в преступленье! —
которое – ещё – когда-то – в детстве
случайно совершил… и не заметил,
став навсегда преступником… Изгоем!.. —
из-за того лишь только – что родился —
не вовремя, не к месту, спутав карты…
носил чужое имя, жил в домах,
где, даже, призраки давно не проживают,
пил воду, зачерпнув из грязной лужи…
смотрел на мир, где я был третий лишний,
пытался сохранить воспоминанья,
чтобы теперь об этом рассказать,
хотя бы так – в бумаге и чернилах —
не стать ещё одной строкой в амбарной книге.

Коричневого дерева письменный стол —
из квартиры в квартиру – слепое перемещенье —
с одним единственным, пишущим за столом,
кто – на бумаге расписывает сомненья
и, даже, вымысел… и, даже! – полночный бред
что – через штору – выглядит, как попытка
переписать действительность, чтобы след —
от полуботинка – выглядел, как улыбка —
не как раскаянье за сношенный верх и низ…
и за дороги, что были уже разбиты —
до переезда ещё… и за тот карниз,
что над балконом – разбитым висит корытом…
Старый письменный коричневого дерева стол —
крепкий ещё, доставшийся по наследству
от учителя физики и математики – он
и сохранил старый письменный стол, как средство —
перемещения… из комнаты в комнату, из дома в дом —
в нём всё имущество – тетради, чернила, ручки,
карандаши, пиджак с носовым платком…
верёвка и мыло… наверно – на всякий случай.

Когда не произносишь имена,
чтоб оживит – давно уже ушедших,
а просто вспоминаешь их слова —
то тени оживают – так! – поспешно,
как будто, каждый вечер только ждут,
когда окликнут… то есть – тронут словом…
и ты, как будто бы – один, но тени тут
и, как всегда, спасти тебя готовы…
по крайней мере – вновь – поговорить
и что-то рассказать – как протекает
другая жизнь… и как непрочна нить,
что Парка – долго, долго заплетает,
состарившись давно от этих дел…
не будучи свидетелем событий,
в которых всё, как ты того хотел…
включая смерть и множество открытий —
после ухода нескольких людей,
слова которых ты и вспоминаешь,
не называя их… в кругу теней —
как будто сам меж ними пропадаешь.

По решётке парка – палкой – какой-то пацан
разбивает чугунную гроздь винограда —
ради звука – только… ни чтобы сложить в карман
виноградины – кого-то обрадовать…
осчастливить, может быть, ягодками из чугуна…
как талисман – на длительное хранение,
или просто на память, которая не видна,
но появляется быстро – в любое мгновение…
в упоминаниях – точно от палки стук —
о чугунину парка… о гроздь винограда,
что не склевали птицы, не сбил каблук
мимоидущего – медленно вдоль ограды…
мимо пустых скамеек, где только лист —
из наблюдателей… и взгляд не спешит расстаться
с этим пейзажем… восторженный оптимист —
по чугунине – палкой – спешит стараться.