Андрей Лещинский - Чертова коробочка

Кровь остывала, напряжение смягчалось. Воображение, напротив, спать не хотело. В голове дрожали, исчезали, снова появлялись картины азартного совокупления на песке у кромки тихого прибоя, осторожного и очень сладкого секса за тоненькой дверью, под носом у веселой компании, какие-то бешеные образы с болезненными изгибами ног, что-то непристойное, трудное и суровое. Сергей вдохнул, выдохнул, еще вдохнул, выгоняя муть, и привычно подумал, что все эти штуки хороши в воображении, а пусти наружу — получится грязь, дрянь и мерзость. С другой стороны, в грязи-то и в скотстве, может быть, самое удовольствие и есть. Он прислушался к себе, понял, что да, там, и что никогда он его не получит, всегда надо будет идти, всегда будут дела, беспокойство, всегда будет барьер, через который он сам себе не разрешит перелезть.

Simon вырулил на highway, вынул из чистой пепельницы леденец, сунул в рот, сказал:

— Ты чего, жалеешь, что с Анькой не остался?

— Черт его знает... Жалею, не жалею... Ну, жалею, наверное.

— Так сказал бы. Остались бы, утром поехали. Хочешь, вернемся?

— Поздно уже.

— Значит, не хочешь. Ну, в следующий раз приедешь, трахнешь. Ты когда, кстати, приедешь?

— Не раньше февраля. Слушай, а чего ты такой простой? Приедешь, трахнешь... А может, она не захочет?

— Шел бы ты, Сереженька, в жопу. Как это не захочет?

— Ну, как... Да по-простому. Ну, как люди не хотят?

— Пора тебе взрослеть. Слушай, слушай. Я в молодости такой же был мудак, как ты сейчас. Ты можешь себе представить? Мне уже хорошо за двадцать было, я девок трахал только так, и вот, можешь смеяться, я не знал, что бабы от этого дела получают удовольствие. Ну, представляешь, такой был уже крутой, думал, все знаю, все понимаю, а был пацан, сопляк, натуральный сопляк. Думал, ну позовешь ее в кафе, угостишь мороженым, купишь вина, будешь анекдоты всякие рассказывать, смешить, ну в конце вечера она тебе, может быть, в благодарность даст. А вдруг от одной бабы я узнал, что ей тоже кайф, что у них тоже оргазмы. Я разозлился тогда, ну ты себе не представляешь. Говорю, так если тебе тоже кайф, что ж ты, тварь, меня целый вечер морочила, за что тебе мороженое? С тех пор поумнел.

— Что это значит — поумнел?

— Проще стал. Хочешь трахаться — в койку, не хочешь — пошла вон, другие есть. Они должны меня просить, а не я их.

— И чего, просят?

— Не п...ди. А тебя чего, не просят, что ли? Вон Анька чуть из трусов не выскочила.

Через сорок минут они въехали в Нью-Йорк, еще через сорок минут были в Сенькиной квартире на шестнадцатом этаже дома, замечательного тем, что с крыши открывался нечеловеческий, надпространствеиной силы вид на небоскребы Манхеттена, мост через реку и бесконечные, яркие автомобильные потоки. Было уже полпервого, вставать надо было в шесть. Они быстро помылись, вышли в гостиную в длинных халатах. Надо было ложиться спать, но что-то было в комнате, какое-то напряжение. Они остановились. Сергей смотрел на Сеню, ждал. Тот стоял, колебался, наконец подошел к низкому комоду, выдвинул ящик, достал черную коробочку, сказал:

— Сядь.

— Чего стряслось?

— Слушай. Я серьезно. У меня к тебе просьба. Вот, смотри.

Он протянул коробку Сергею. Она была размером с маленький калькулятор. Без экрана, кнопок, только с ручкой, которую, наверное, можно было поворачивать. Напротив острого носика ручки была шкала с рисками и маркерами через десять — от шестидесяти до ста. Носик указывал на сотню.

— Ну, посмотрел. Что это?

— Видишь, это мои электронщики сделали. Такая херня получилась. В общем, вышел прибор для снижения интеллекта.

— Для снижения чего?

— Интеллекта.

— Что такое интеллект?

— Слушай, Сереженька, рыбонька, кончай вые...ваться. Ну, ясно, я не могу определить интеллект. Никто не может. Но, в общем, всем это ясно. Ну, чего, ты не понимаешь, что такое интеллект? Ну, мера способности мыслить.

— Ну... Ну, ладно. Но это же чушь.

— Ну, чушь. Тебе чего, трудно попробовать?

— Как пробовать?

— Возьми с собой. Только не потеряй. Штука дорогая. Смотри. Ручку надо чуть вытащить и крутить. Меньше шестидесяти, видишь, нельзя. Говорят, может быть вредно. Ну, ты понимаешь. Это проценты. Шестьдесят — это ноль шесть от того, что у тебя сейчас.

— Сам бы и пробовал.

— Ага. Мне только этого не хватало. Интеллект снижать. Ты чего? Издеваешься? У меня и так ничего нет.

— Сенька, ты меня паришь. Кто вообще будет придумывать прибор для снижения интеллекта? Уж осмысленней повысить.

— Ты чего, уже поглупел, что ли? Конечно, разрабатывали прибор для повышения. А получилась эта херня. Никто еще не пробовал. Ты умный, пьешь мало. Давай.

— Ты веришь, что ли, в то, что несешь?

— Ну, не веришь, так тем более. Чем ты рискуешь? Только не давай никому. Он действует на того, кто крутит ручку.

— Ладно, пошли спать. Да, а почему ручка? Сделали бы кнопки с дисплеем.

— Не люблю кнопки. Все. Спим.

На следующий день у Сергея болела голова, было заложено правое ухо. Его все раздражало, и все не нравилось. В самолете было душно. Сосед справа непрерывно жрал фисташки и пил пиво из банок. Шелуха лежала на брюхе, на полу; два кулька, набитые шелухой, он засунул за сетку переднего сиденья. Он читал журнал с кроссвордами, ребусами и яркими фотографиями. Сейчас увлекся статьей о новых трудностях в жизни Моники Левински. По телевизору шел боевик. Сергей не всегда успевал понимать быструю американскую телеречь, но здесь слушать было нечего. Один герой с мордой сутенера бегал по канализации. Хотел заложить бомбу под Нью-Йорком и убить топором как можно больше противных девок с тонкими ногами и глупыми рожами. Другой, вроде толстого клоуна, гонялся за ним, желая спасти цивилизацию и забрать себе последнюю девку. Конец был ясен: предстояла рукопашная на заброшенном заводе среди потоков воды, электрических искр и каких-нибудь угрожающих крюков и цепей.

Сергей посмотрел, стало противно. Он не выспался, впереди было четыре часа лета до Лондона, потом одинокая и скучная ночь в гостинице, встречи с антикварными дилерами, еще одна ночь и только потом домой. В проходах показались тележки с обедами. Сергей хотел есть, он всегда хотел есть, когда волновался или был раздражен. Ждать было долго, кроме того, он был уверен, что обеды кончатся точно перед ним, а когда телегу с новой порцией наконец докатят, случится какая-нибудь заминка, стюардессы начнут топтаться, протискиваться между телегой и его плечом, измучают, испортят аппетит и раздражат до того, что выть захочется. Сосед взволнованно привстал, раскрыл рот с недоеденными орехами и стал смотреть в сторону тележек. Сергей решил попробовать почитать. Длинная цитата из «Пикатрикса» проплыла перед глазами. Рыбное изобилие города Адоцентина, статуи деканов на башнях, благородные развлечения посвященных утонули в сумеречном тумане, ничего не оставив на память. Попробовал еще раз. Голова заболела сильней, пальцы разжались, книга упала. Он понял, что почитать не удастся. Неужели нельзя было взять что-нибудь попроще? Нагнулся за книгой. Уменьшитель интеллекта выпал из кармана. Пришлось поднять и его. Сергей сунул книгу в карман сиденья, взял коробочку двумя руками, ни о чем не думая, сам не понимая зачем, от скуки, наверное, дернул ручку на себя, повернул носиком на шестьдесят, отпустил.

Читать дальше