Андрей Лещинский - Чертова коробочка

— Продажи идут хорошо. Слишком хорошо, чтобы это радовало. Многие смотрят сейчас на ирландские дела. И потом они думают: пора покупать антиквариат. Вы сегодня прилетели из Москвы?

Питер протянул Сергею руку. Тот протянул свою в ответ, увидел скрещенные средний и указательный пальцы, а при пожатии ощутил тычок большим пальцем в середину ладони.

— Нет. Я прилетел из Нью-Йорка, а живу не в Москве, а в Санкт-Петербурге. Почему же вас не радуют большие продажи?

— Слишком много антиквариата сразу. Кто-нибудь спросит: кто хранил весь этот антиквариат? Где он лежал так долго?

— Но примите во внимание, что вся партия сразу уйдет в Россию. Это не скажется на английском рынке.

— Россия стала много ближе, чем десять лет назад. Вы не видели ирландских агентов в самолете? Они контролируют все рейсы из Москвы.

— Не видел. Россия далеко. Вы недооцениваете наш рынок. Я готов покупать и платить наличными.

— Нет. Сейчас надо быть очень осторожным. Скоро будут странные события. Мы должны быть готовы. Тони! Вам надо быть готовым. Мы не можем продавать антиквариат грузовиками.

Старик раздраженно поставил стакан на прилавок. Стакан упал, покатился, оставляя тонкий след на стекле, замер. Он ушел в сторону буфета, бросив своих глиняных китайцев. Тони улыбнулся, сделал круговое движение задом, сказал:

— Питер всегда такой серьезный. Он принимает все слишком близко к сердцу. Вы всегда можете купить антиквариат на распродажах. Множество распродаж в Лондоне и пригородах. Вам повезет.

Джули подошла к Тони, облокотилась о прилавок, посмотрела на Сергея. Он взглянул в ответ, увидел, что ее грудь не прикрывается оттянувшейся книзу блузкой, что глаза светятся ожиданием, а влажные губы хотят что-то сказать, но ждут, когда за них это сделают другие губы. Тони положил левую руку на изгиб ее спины около поясницы, продолжил:

— На распродажах можно купить массу интересных вещей. Я уверен, вы получите огромное удовольствие и заработаете кучу денег.

— Спасибо за совет. Я постараюсь воспользоваться им наилучшим образом. Вы покупали ваши часы именно на этих распродажах?

Джули засмеялась. Она выпрямилась, выпятила грудь, подняла руки к голове и распустила волосы, упавшие на спину чуть ниже плеч.

— Тони, пригласи Сергея к нам на вечер.

— О, конечно! Грандиозная идея. Все будут рады вас видеть. Мы будем есть фундю! Сергей! Вот, возьмите адрес. Питер будет. Другие тоже. Да? Вы придете?

— Спасибо! Это великолепно! Конечно. Когда мне приходить?

— Здесь закончится в пять. У нас будет куча забот с упаковкой и погрузкой. Я думаю, к восьми.

Около четырех часов дня Сергей Алексеевич сидел на диванчике в Национальной галерее. Ему нравился этот зал, расположенный в центре креста из пяти комнат. Справа висели «Благовещение» Кривелли и «Спящий Марс» Ботичелли. Между ними за дверью — двусторонний Дюрер, за спиной — «Мистическое рождение Христа», прямо — «Рождество» делла Франческа, «Сатир, оплакивающий нимфу» Пьеро ди Козимо, слева еще Ботичелли, сзади зал Рафаэля, прямо, слева шедевры, еще шедевры. Они излучали что-то. Сергей не знал слов и понятий, про себя называл это ветром. Он чувствовал его движение на коже, в голове, чувствовал, как потоки сходятся у диванчика, как сталкиваются, закручиваются, как от этого плотного кружения делается хорошо и страшно и как начинает надуваться этим давлением голова, наверное, слишком слабая для воздействия таких сил. Людей почти не было: дело шло к закрытию, но воздух был настолько плотен, что создавал ощущение перегруженности пространства густыми цветами и формами. Сергей любил бывать здесь, но быстро уставал и не сразу приходил в себя. Сейчас он чувствовал, что надо встать и уйти, но идти никуда не хотелось.

После разговора с Питером, Джули и Тони он походил по ярмарке. Купил солнечные часы семнадцатого века, голландский пейзаж на доске, бронзовый барельеф, какую-то неопределенную китайскую загогулину. Оставил их в камере хранения, пошел в соседнюю гостиницу, где тоже была продажа. Толку в этом было немного. Так, провел время, отбил билеты и гостиницу, посмотрел, что к чему. Сейчас надо было отдохнуть, а вечером идти на party к этому неприятному жулью. Он заранее знал, что там будет, заранее тошнило, и было смертельно скучно. Да — да. Нет — нет. Хочешь торговать, торгуй. Что это за мерзость: нет, но ты зайди вечером, мы на тебя посмотрим, покажем, какие мы крутые, всю кровь выпьем, а потом за твои же деньги, может быть, согласимся. А может, пошлем подальше. Excuse me please. Тони — голубой, Юлька его — нимфоманка. Петька этот — что-то такое типа шизоида на грани шизофрении с масонско-ирландским бредом. Может, не ходить? Сколько можно издеваться над собой за деньги? В конце концов, не нищий.

Он замучил себя до того, что заболела голова, закололо сердце, ангелы на картинах запели злыми голосами оглушительный heavy-metal, он встал, приготовляясь бежать на улицу, сунул руку в карман пиджака в поисках валидола, нащупал Сенькину коробочку и снова сел на диванчик. Попробовать? В прошлый раз помогло, и хуже не стало. Он решительно вытянул ручку, крутанул до упора и сунул коробочку в карман.

Голова действительно чего-то болела. На фига это нужно — сидеть в духоте! Вон народу уже никого. Сейчас закроют до утра, спи тут на диване. Он встал, потянулся, зевнул. Пошел к выходу по скучным пустым комнатам, где не было ничего, кроме пыли, скрипа его шагов и плоских пятнистых картин. Господи, какая тоска. Он подумал о предстоящем вечере. А что? Может, и неслабо. Они умные больно, да посмотрим, кто кого обдурит. Джульке, если дальше лезть будет, он покажет, что такое есть the russky mujik.

Сергей Алексеевич вышел на площадь, взял такси, поехал в гостиницу. Оставалось больше трех часов. Он выпил рюмку и лег спать — ну их всех в жопу.

К Тони он приехал около девяти. Немного проспал, потом помыться надо было, одеться, бутылку взять по дороге. Хорошо, водила нормальный попался. Показал лавку, где все дешевле процентов на пятнадцать — двадцать. Сергей взял литруху «Столичной», посмотрел, прикинул, взял еще одну — не пропадет. Водила довез быстро. Сказал, что сам — cockney, Лондон знает как свои пять. Сразу видно приличного человека, не то, что черножопые всякие.

Тони вышел встречать в вестибюль. Вырядился в белую рубашку с кружевами, блестящие черные брюки, цепочку надел золотую. Жил на втором этаже, по английскому обычаю то есть на первом. Сергея ждали — Джулька подскочила, стала жать руку, Питер поставил стакан, тоже подошел. Жена Питера — какая-то никакая баба, лет на тридцать пять моложе своего благоверного, замотанная в длинные серые тряпки, стала трясти головой из полутемного угла. Здоровалась, наверное. Из другого угла легко вышел немолодой, рослый, стройный джентльмен. Одет просто — джинсы и фланелевая рубашка, но по повадкам видно: он здесь главный. Зовут Дэн.