Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

– Его сын, где бы он сейчас ни был, тоже здесь не появится, – мадам баронесса зачарованно его слушала, – оставь, Наум, все в порядке, – девушка робко сказала:

– Но что с вами случилось после Испании, месье Леон? – вместо ответа он указал на свой шрам.

– Ладушка считала меня жертвой репрессий, – Эйтингону стало горько, – и малышка мне тоже поверила. Сейчас она скажет, что читала повесть об Иване Денисовиче.

Эйтингон неоднократно замечал, что, ограничься дело Иваном Денисовичем, им не пришлось бы разгребать, как он говорил, неразбериху с Солженицыным.

– Правда должна быть такой, какой мы ей разрешим быть, – сказал он Андропову, – надо держать правду под контролем. Владимир Ильич это понимал и мы не скатились в анархию. Нельзя врать всем и всегда. Народ достоин правды, но надо точно рассчитывать, какой и когда…

– Вы настоящий герой, – по лицу девушки пробежала тень, – позвольте мне угостить вас кофе…

Мадам попыталась встать.

– Простите, – пробормотала она, – у меня закружилась голова…

Подхватив потерявшую сознание девушку, Эйтингон закричал: «Позовите врача!».

Большие руки Исаака тряслись, юноша просыпал растворимый кофе. В ешиве предпочитали чай, однако на бедноватой кухоньке болталась жестяная банка гадкого порошка. Исаак еще не справился с волнением.

– Это не могла быть она, – юноша водрузил на плиту ободранный чайник, – я ошибся, но рядом точно сидел Кепка…

Исаак никогда не встречался с Наумом Исааковичем Эйтингоном, однако много слышал о нем от родни. Кепка, как его называли, выглядел едва ли шестидесятилетним. Исаак заметил его за столиком кафе, куда он направлялся за заслуженной чашкой кофе. Ему пришлось побегать по ВДНХ, чтобы найти спекулянта с билетами. Принимая купюры, парень предупредил:

– Если ты пришел ради иностранцев, то имей в виду, что павильон кишит ментами. Они явились в штатском, будь осторожней.

Иностранцы Исаака не интересовали. Юноша велел себе не задерживаться у стендов израильских и американских книжных издательств. Он не хотел нарываться на знакомых по ешиве, пришедших сюда за подметными, как выражались в газетах, сионистскими брошюрами.

– Я здесь инкогнито, и в кармане у меня золота на десять лет колонии строгого режима, – парень наметанным взглядом осматривал толпу, – ребята из Малаховки мне не помогут.

Исаак быстро отыскал подходящего парня. Он сразу видел фарцовщиков.

– Беда в том, что их видят и менты, – залив кипятком порошок, юноша вышел с кружкой на деревянное крылечко, – но сегодняшнее рандеву должно пройти гладко…

Парень в модных синих джинсах, полосатой рубашке и наброшенном на плечи, дорогом на вид свитере безмятежно листал журнал «Америка». Он тащил тряпичную авоську с портретом битлов. Исаак не сомневался, что внутри таятся изделия, говоря канцелярским языком, русских народных промыслов.

– И банки икры, – он пристроился рядом, – иностранцы падки на такое, – взяв со стеллажа яркий журнал, Исаак неслышно сказал:

– Я только что из Якутии, – фарцовщик поднял бровь, – мне надо поговорить с твоим старшим.

Парни не работали поодиночке. Исаак предполагал, что стенды павильона разделили между несколькими группировками. Реб Лейзер не влезал в воровские дела, однако и от отца, и от ныне арестованного Павла Петровича Исаак слышал об организации серой стороны жизни. Старший над фарцовщиками не появлялся в павильоне.

– Он сейчас снаружи, ест мороженое или шашлык, – Исаак незаметно оглянулся, – но и он не купит самородок, а только сведет меня с нужными людьми.

Фарцовщик беззастенчиво оглядел его с головы до ног.

– А я только что с Чистых Прудов, – издевательски отозвался парень, – и что? – Исаак спокойно ответил:

– Твой старший мне обрадуется. Если хочешь вернуться сегодня на Чистые Пруды, – эту братию, по мнению Исаака, не мешало припугнуть, – скажи мне, где его найти…

Старший обосновался в летнем кафе неподалеку от знаменитого фонтана. День выдался ярким, но свежим. Из репродукторов гремел очередной марш, ветер полоскал флаги советских республик.

Лысоватый парень лет тридцати с наколками на пальцах выглядел, в отличие от фарцы, совершенно неприметно. Жмурясь на солнце, он благодушно попивал квас. Присев напротив, Исаак коротко сказал:

– Моя фамилия Бергер, – парень приоткрыл один глаз, – я знакомый Павла Петровича, – глаз стал колючим, – я работаю в артелях Туманова в Якутии, – Исаак пыхнул «Беломором», – и у меня есть товар…

Парень ничего не сказал ему о судьбе Павла Петровича, но Исаак на это и не рассчитывал.

– Он может ничего не знать, – юноша всмотрелся в пустынную дачную улицу, – но на Казанском вокзале меня ждут серьезные люди, – услышав о якутском товаре, парень в кафе поднялся.

– Подожди, – велел он, – я сейчас…

Исаак не мог ничего заказать. Хороший кофе в стекляшке не варили и даже не продавали минералку. Юноша решил зайти в павильон, где стояли западные кофейные машины. Прилавки осаждала толпа, но Исаак считал, что он заслужил чашку эспрессо.

Вернувшись в стекляшку через четверть часа, парень велел ему приехать к десяти вечера на Казанский вокзал. Исаак с облегчением думал о том, что скоро избавится от самородка. Носить при себе пятьдесят грамм золота было по меньшей мере неразумно.

– Через пять часов мне надо быть там, – он взглянул на хронометр, – а завтра я рвану в Сыктывкар. Не стоит болтаться в Москве, если рядом Кепка, – юноша попытался забыть об увиденной им на выставке девушке.

– Она напоминала Михаэлу, – окурок обжигал пальцы, – наверное, она переводчица и тоже работает на Лубянку, – Исаак помотал головой, – я не рассмотрел ее как следует, я все себе придумываю, – едва заметив Кепку, Исаак немедленно дал задний ход.

– И поехал сюда, – калитка заскрипела, – кого еще несет? Минха закончилась, сейчас все учатся…

На него повеяло сладкими пряностями, Исаак встрепенулся.

– Я сплю, – твердо сказал себе юноша, – я прикорнул на крыльце. Такого не может быть, я проснусь и она исчезнет…

Каштановые кудри развевал ветер. Михаэла носила скромную юбку и темный свитер. За плечами девушки болтался туристический рюкзак.

– Здравствуй, милый, – улыбнулась жена.

– Вы, значит, не еврей, – в голосе бородатого старика слышалось недовольство, – а если подумать?

Пьер развел руками.

– И думать нечего, – они стояли в бедном кухонном закутке, – совсем не еврей.

Старик взял с крашеной белой эмалью полки бутылку зеленого стекла. Горлышко заткнули самодельной пробкой, внутри плескалось что-то темное.

– Благословить можно и водку, – сообщил он Пьеру, – но это все же хупа, пусть и на скорую руку. Изюмное вино созрело, его ставили перед Песахом. Ладно, – вздохнул он, – обойдемся двумя свидетелями, мной и ребом Авромом, – реб Авром, как и старик перед Пьером, выглядел совсем древним, – тем более, что свадьба – формальность, они и так женаты.