Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

Фарцовщики, отирающиеся на выставке, не интересовались дешевыми ручками или «Америкой», продающейся в киосках «Союзпечати». Оборотистые парни окучивали зарубежных гостей, обменивая хохлому и палех на джинсы и пластинки.

– Или на антисоветские издания, – сказал Эйтингон приехавшему в гости Андропову, – пусть Петровка пройдется по выставке с частым бреднем. Хорошо, что они взялись за воров и арестовали несколько крупных воротил, однако на ВДНХ хватает и антисоветчиков, например, сионистов…

Ярмарку нельзя было сделать закрытой. Билеты поступили в свободную продажу, распространялись в учреждениях и университетах.

– Или перепродавались втридорога, – Эйтингон пошел к стенду «Галлимар», – месье барон сидит на деловых переговорах, а скучающую мадам развлечет старый редактор, помнящий Булгакова и Маяковского.

Наум Исаакович действительно встречался с ними на вечеринках двадцатых годов.

– О которых я рассказывал Ладушке, – сердце кольнуло, – пора приниматься за работу…

Эйтингон отдавал должное месье Пьеру, быстро перевоплотившемуся в редактора. По мнению Наума Исааковича, оба сына Монахини прежде всего напоминали мать.

– Она и меня обвела вокруг пальца, – Эйтингон небрежно рассматривал стенд французов, – хотя и отцы у них соответствующие…

Наум Исаакович умел изменять внешность, походку и мимику. Твидовый пиджак, накрахмаленная рубашка и галстук-бабочка отвечали его роли артистического старика, завсегдатая театров и букинистических магазинов.

– С трагической историей жизни за плечами, – он опирался на ненужную трость черного дерева, – которая растрогает мадам де Лу…

Юная баронесса, в хорошенькой юбке и облегающем кардигане, устроившись на диванчике, рассеянно листала каталог выставок Лувра. Каштановые волосы падали на плечи, она безмятежно улыбалась. Постукивая палкой, Эйтингон направился к стенду.

Пряный аромат сандала и горький запах кофе кружили Мишель голову. Она исподтишка рассматривала высокий лоб со старым шрамом, упрямый, похожий на ее собственный, подбородок. Его черные волосы побила благородная седина. Глаза цвета горького шоколада ласково смотрели на девушку. Отец представился Леонидом Михайловичем Котовым.

– Называйте меня месье Леоном, – он улыбнулся, – под этим именем я воевал в Интербригадах, – Мишель очень естественно ахнула, – вы даже не слышали о таких.

Мишель понимала, что Лубянка торопится.

– Мы прилетели в воскресенье, – девушка изящно пила кофе, – и к нам приставили проклятого Анатоля. Сегодня только среда, а Кепка уже здесь…

Сразу поняв, кто перед ней, Мишель не могла назвать Эйтингона отцом. Аня и Надя много раз описывали ей так называемого Котова.

– Он постарел, но не слишком, – решила девушка, – он ровесник века, – Эйтингон выглядел шестидесятилетним.

– Столько ему было, когда родилась я, – вспомнила Мишель, – однако он ничего обо мне не знает и не узнает..

У Эйтингона наверняка имелось расписание деловых встреч Пьера. «Галлимар» вел переговоры с советскими издательствами.

– Поэтому он ко мне и подошел, – решила Мишель, – он хочет подобраться к Пьеру…

Редактор Леонид Михайлович говорил на изысканном французском языке. Узнав, что Мишель родилась в Квебеке, он оживился:

– В Канаде сохранились старые слова, однако вы их не употребляете, – девушка развела руками.

– Мой отец дипломат. Я выросла в Брюсселе, где он работал. Потом я поступила в Сорбонну, – Мишель смутилась, – и встретила мужа, вернее, тогда еще друга, – месье Леон сердечно сказал:

– Позвольте вас поздравить, мадам. Я не ожидал встретить на выставке титулованную особу, – Мишель нарочито скромно отозвалась:

– Я ношу титул только благодаря мужу, месье Леон. Мой прадедушка работал на земле в Квебеке. Только мой дед выбился в люди и получил образование. В семнадцатом веке в Акадию, словно позже в Австралию, ссылали каторжников. Мы совсем неблагородного происхождения, – Котов галантно возразил:

– У вас замечательное, очень тонкое лицо. Вы могли бы стать актрисой, как ваша тезка, мадемуазель Мерсье. У нас показывали фильмы об Анжелике. Вы знаете, что один из авторов романов – русский литератор, покойный месье Голубинов? Они с женой приезжали в Советский Союз…

Наум Исаакович читал и романы об Анжелике и произведения месье Дрюона, бывшего министра культуры Франции, тоже наполовину русского.

– То есть еврея, – хмыкнул Эйтингон, – пишет он лихо, но с викторианскими романистами его не сравнить…

Поболтав с девушкой за кофе, Наум Исаакович убедился в своей правоте. Мадам баронесса оказалась невинным созданием. Эйтингон сначала сделал вид, что принимает ее за работника издательства. Узнав, что мадам де Лу приехала на ярмарку с мужем, он рассыпался в неподдельных извинениях. Девушка улыбнулась:

– Ничего страшного, месье Леон. Я проведу вас по стенду, я знаю все издания «Галлимара». Жена должна разделять интересы мужа, – Наум Исаакович подмигнул ей.

– Позвольте мне сначала загладить неловкость чашкой кофе. В последний раз я пил его с парижанкой сорок лет назад.

Как он и ожидал, девушка развесила уши. Эйнтингон мог бесконечно травить байки о делах, как он выражался, давно минувших дней.

– Надо приручить ее, – холодно подумал Наум Исаакович, – сегодня она не разговорится, мы едва встретились, однако через нее мы узнаем о планах Атоса.

Эйтингона что-то неуловимо волновало. Движения и жесты девушки казались ему знакомыми.

– Она копирует повадки актрис, – успокоил себя Наум Исаакович, – девицы всегда так делают…

Заказав мадам баронессе мороженое, он заметил:

– Я чувствую себя вашим, – Эйтингон не собирался записываться в старики, – вашим отцом. Я могу показать вам настоящую Москву моей молодости, Москву Булгакова и Маяковского. Я знал их обоих, а потом я сражался с Хемингуэем в Испании, – мадам по-детски открыла рот. Эйтингон едва удержался от упоминания имени месье Маляра.

– Иначе она потащит меня знакомиться с мужем, – оборвал себя Наум Исаакович, – не стоит показываться ему на глаза…

Вспомнив давнюю операцию предателя Воронова, он добавил:

– Я знал и убитого франкистами Лорку, – Наум Исаакович вздохнул, – я переводил его стихи на русский язык.

Подумав о первом Ягненке, подвизавшемся тогда в Испании, Эйтингон почувствовал что-то вроде уважения.

– Его светлость тоже начал там воевать. Они люди другого калибра, молодежь им не чета. Интересно, куда делась младшая дочка Ягненка? Его сын и доктор Ева работают на ЦРУ, хотя о сыне давно ничего не было слышно, – его тревога усиливалась.

Эйтингон напомнил себе, что Ягненок давно лежит на Востряковском кладбище.