Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

– Вот сарай, а твой муж курит на крыльце. Он похож на фотографию, – Пьер видел снимок Исаака в Париже, – только он вырос…

Стоя под наброшенным на их головы старым талитом, Мишель не могла унять бешеный стук сердца. Исаак оказался выше ее почти на две головы. Большая рука мужа бережно держала ее нежные пальцы.

– Смотри, этим кольцом ты посвящаешься мне согласно закону Моисея и Израиля.

На губах девушки остался терпкий вкус изюмного вина, налитого в старый бокал для кидуша. На рассохшихся половицах оставили завернутый в кухонное полотенце тонкий стакан. Комнату огласил треск стекла, Мишель услышала от двери голос Пьера: «Мазл тов!»

– И потом мне отдали ктубу, – она вертела конверт, – мне нельзя терять документ.

Сжевав пару печений, Пьер деловито сказал:

– Встречаемся в девять на станции, – Мишель открыла рот, – здесь сорок пять минут езды до Москвы, мы все успеем.

Кузена было мучительно слушать из-за его сильного заикания.

– Хотя так действительно менее заметен акцент, – поняла девушка, – а у меня его нет, я только картавлю, – она робко спросила:

– Зачем вам в Москву? Пьер, это может быть опасно, – инспектор вздохнул.

– Твой муж тебе все расскажет. Мы едем только на Казанский вокзал. Хорошо, что у меня есть пара часов свободного времени, – Пьер подмигнул им, – я навещу здешний универмаг, – Исаак кивнул:

– В Сыктывкаре ваша нынешняя одежда привлечет ненужное внимание, а в Нарьян-Маре тем более.

Пьер быстро рассказал Исааку, зачем он появился в СССР.

Отогнув клапан конверта, Мишель аккуратно вложила внутрь записку. Муж продиктовал ей адреса новой родни. Теперь она знала, где живут Бергеры и где обретается Ривка. После еврейского нового года Пьер ехал на север.

– Паоло могли отправить в тамошний детский дом, – мрачно сказал кузен, – это сто километров от колонии, где сидит его отец, – Исаак заметил:

– Адреса для безопасности. Завтра мы купим плацартные билеты и отправимся в Сыктывкар, – он счастливо улыбнулся, – мама и папа тебе обрадуются, любовь моя.

Они не могли разнять рук. Мишель оглядывала скромную комнату.

– Здесь мы поселимся, когда вернемся после праздников в Малаховку. Исаак проведет зиму в Москве, я устроюсь на работу, а потом…

Дальше она загадывать не хотела. Ласковая рука легла ей на плечи, Исаак шепнул:

– Я не верю, что ты здесь, любовь моя. Мне кажется, что я открою глаза и сон закончится. Ты спасла меня на выставке, а он, – Исаак не хотел называть Кепку по имени, – он не понял, кто ты такая.

Глаза цвета горького шоколада холодно блеснули.

– Не понял, потому, что я его дочь, – отозвалась Мишель, – сейчас я его переиграла. Я поеду с вами на Казанский вокзал и не спорь со мной. Я могу заметить то, на что и Пьер не обратит внимания.

Исаак и не собирался спорить.

– Осталось еще три часа, – блаженно подумал юноша, – полагается подождать ночи, но я не могу…

За холщовыми занавесками в высокой траве трещали кузнечики. Над дачными улицами кружила дальняя музыка репродуктора. Пылинки плавали в луче солнца, ее темные волосы пахли цветами. Он целовал тонкие пальцы, зарывался лицом в мягкие ладони.

– Так не положено, – пробормотал Исаак, – сейчас день, но…

Мишель потянула его к себе. Под ее свитером таилось нежное, горячее. Исаак не мог оторваться от сладких губ девушки.

– Мы муж и жена, – Мишель откинула голову назад, – теперь мы никогда не расстанемся…

Конверт полетел на пол, Исаак легко поднял ее на руки.

– Никогда, любовь моя.

Динамик над откатывающейся деревянной дверью пробормотал: «Хино… новка няки…». Исаак Бергер ухмыльнулся:

– Выхино, следующая остановка Вешняки. Двадцать минут до Казанского вокзала, – он вытянул ноги в импортных горных ботинках, – маршрут я знаю наизусть.

В пустом вагоне некому было обратить внимание на компанию, севшую на электричку в Малаховке. День был рабочий, дачники оставались в столице.

– Жители области тоже уехали, – заявил Исаак, – только в другом направлении. Они ужинают перед голубыми экранами, нам никто не помешает, – он ласково привлек к себе Мишель.

– Мы вдоволь наговоримся завтра, но и сейчас надо перекинуться парой слов.

Девушке отчаянно хотелось спать, но Мишель велела себе собраться.

– Поспишь в плацкарте, – сердито сказала себе она. – пока не след расслабляться.

Ей не хотелось вставать с крепко сбитого топчана, выныривать из-под теплого одеяла, отрываться от надежного плеча Исаака.

– Словно внутри меня жила сжатая пружина, – шепнула она мужу, – а сейчас она расправилась.

Длинные ресницы дрогнули. Исаак словно ребенок потыкался губами в ее ладонь.

– У меня так же, – он тяжело дышал, – я ждал тебя, а сейчас, – он попытался найти слова, – все оказалось лучше, чем я мог надеяться, лучше, чем писали мудрецы, – юноша понял слова из Торы, давно выученные наизусть.

– Она часть меня, – Исаак слушал стук ее сердца, – мне не надо никого другого. Нас сотворили друг для друга, мы навсегда останемся вместе.

Ему отчаянно не хотелось размыкать руки. Ее каштановые волосы растрепались, щеки разрумянились. Мишель лукаво улыбалась.

– Надя мне кое-что рассказала, – жена приподнялась на локте, – но я и не представляла, что может быть так хорошо, милый.

Мишель вспомнила, что ей надо опять появиться в микве.

– Окунешься в Сыктывкаре, – уверил ее муж, – все равно в поезде не получится остаться вдвоем.

Мишель со вздохом подытожила:

– Значит, осталась еще одна ночь, – Исаак кивнул, – а завтра утром придется опять ехать в Москву.

Поезд на Сыктывкар отправлялся в час дня. С вокзала Исаак хотел позвонить Катерине Петровне в Ярославль.

– Запиши ее телефон и адрес, – попросил он Мишель, – она приходит на перрон, когда я еду домой. Она передает нам гостинцы, а я оставляю ей деньги. У нее десять детей, но трое старших сыновей сидят, – Мишель удивилась: «За что?».

– За веру, как мой папа, – мрачно ответил Исаак, – они баптисты, их прессуют не слабее евреев. Только нас кое-как отпускают в Израиль, а баптистам деваться некуда, – муж поднял из разбросанного по полу вороха одежды часы.

– Двигаемся, милая. Выпьем кофе и пойдем на станцию.

Над Малаховкой сиял огненный осенний закат. Присев на подоконник, Исаак полистал документы так называемой Майи Наумовны.

– Работа отличная, – Мишель устроилась рядом, – но в загс мы с тобой не пойдем, – он поцеловал жену в нос, – потому что… – девушка кивнула:

– Тебе не стоит появляться в поле зрения мелухи. Ничего, – Мишель хихикнула, – матерям-одиночкам дают пособия, а ктуба у меня при себе.

Конверт надежно улегся в карман ее нейлоновой куртки. Мишель намеревалась сменить гардероб в Сыктывкаре.