Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой

– Все девочки были немного в него влюблены, – она улыбнулась сквозь слезы, – мы шептались по ночам, потом приходила тетя Элиза и рассказывала нам старинные легенды, – сирот учили и католическим молитвам. Отец де ла Марк устраивал импровизированные экзамены.

– Меня всегда хвалили, – Анна шмыгнула носом, – в Требнице мы тоже учились катехизису и ходили на мессы, – она полистала привезенную из Иерусалима книжечку Псалмов.

– Даже если я пойду долиной смертной тени, я не убоюсь зла, – она погладила тонкие пальчики дочери, – потому что Ты со мной, – Анне не хотелось думать о прошлом.

– Но иначе не получается, – вздохнула она, – здесь после войны жила моя мать, – Анна знала, что покойная тетя Роза приезжала в Лувен.

– Мать не пустила ее на порог, – слезы текли по щекам, – она не захотела со ней разговаривать, как она не говорила со мной, когда вела меня на сборный пункт, – мать велела собрать ей вещи. Анна думала, что на вокзале их встретит отец.

– Я хотела поехать с ним в Остенде, – плечи женщины затряслись, – он катал меня на ослике и покупал мне мороженое…

Босые ноги Анны тонули в теплом белом песке, над головой девочки бился яркий бумажный змей.

– Он летит, папа, – ахала Анна, – смотри, он полетит далеко-далеко… – она вздохнула:

– И я надеялась поехать далеко, но оказалась в товарном вагоне, – она помнила и молчаливого железнодорожника, вынесшего ее ночью с запасных путей в большом чемодане. Вдалеке лаяли собаки, Анна скорчилась внутри, прижимая к себе маленький саквояж, привезенный ей из Парижа отцом.

– Я взяла куклу, – вспомнила она, – мне было одиннадцать лет, но я еще играла с куклами, – Анна подарила куклу одной из девочек в бараке.

– Ее звали Минна, она была из Варшавы, – Анна все плакала, – она учила меня польскому языку, а я ее французскому, – Минна обещала беречь игрушку.

– Но ничего не осталось и Минна тоже погибла, – Анна нашла сведения о подруге в картотеке Яд-ва-Шема.

– Все умерли, – ей стало горько, – от моей семьи никого не осталось, кроме меня. Но Господь не позволит Лиоре умереть, – отец Виллем ласково смотрел на нее, на плече священника сидел белый голубь.

– В Аушвице он тоже кормил птиц, – вспомнила Анна, – пан Вольский, дядя Авраам, принес бросовые доски и молоток и отец Виллем с мальчишками сколотил кормушку, – пан Вольский снабжал их кормовым овсом, ворованным с лагерной конюшни.

– И сейчас прилетели птицы, – она бросила взгляд за окно, – море недалеко отсюда, – белые чайки резали расплавленную бронзу заката.

– Все будет хорошо, – услышала Анна тихий голос, – ты устала и переволновалась. Поспи, – Гольдберг коснулся ее плеча, – я принес складную койку, – он ловко водрузил кровать в углу… – в свете заходящего солнца его лицо показалось Анне неожданно молодым.

– Словно в сорок пятом году, – поняла женщина, – дяде Эмилю тогда было едва за тридцать, – все девчонки отряда были втайне влюблены в Монаха.

– И я тоже, – женщина поднялась, – но потом я встретила Жака… – она неловко помяла платок.

– Вы устали, – Гольдберг присел на ее место, – вы оперировали, – он поправил очки.

– Я был на подхвате, – Эмиль не собирался говорить Анне, что Лиору два раза выводили из клинической смерти, – и накладывал швы… – не желая ее смущать, он не оборачивался.

– Но я хочу обернуться, – Гольдберг обругал себя, – о чем я думаю… – зашуршало одеяло, он все-таки посмотрел в угол. Анна свернулась в клубочек.

– Девчонкой в отряде она тоже так спала, – вспомнил Гольдберг, – пусть отдыхает, ей понадобятся все силы… – размеренно гудела дышащая за Лиору машина, он взял маленькую руку.

– Мы тебя вытянем, – пообещал Гольдберг девочке, – ты выздоровеешь, милая… – перемигивались зеленые огоньки приборов, чайки за окном тонули в сгущающихся сумерках.

Над мраморными столами витал аромат шоколада. Звенела старинная медная касса. Девушки в форменных платьях перевязывали золотыми лентами серые коробки. Тисненые буквы светились бронзой: «Neuhaus. Бельгия. 1857». Каблуки женщин стучали по галерее Святого Губерта, по стеклянной крыше пассажа текли струи дождя. Анна стояла напротив магазина.

– Все изменилось, – поняла она, – новые хозяева сделали перепланировку, – в последний раз она заходила в пассаж осенью тридцать девятого года.

– Папа устроил праздник в честь моего дня рождения, – Анна упорно рассматривала конфеты на витрине, – мне исполнилось одиннадцать лет… – трехярусный торт, залитый шоколадной глазурью, украшали одиннадцать свечей.

– Я задула все с первого раза, – женщина сглотнула, – папа пригласил фокусника и музыкантов, пришли мои подруги – в честь дня рождения Анны посетители пассажа получили бесплатные сладости.

– На востоке началась война, – она не могла переступить порог магазина, – но мы смеялись, а в пассаже летали воздушные шарики…

Она не знала, зачем приехала в Брюссель. Поезд из университетского Лувена добирался до столицы всего за полчаса. Устроившись на скамье у окна, Анна разглядывала залитые дождем пожухшие поля. Острые шпили церквей тонули во влажной дымке.

– Джеки меня не понимает, – она каждый день разговаривала со старшей дочерью, – она родилась в Израиле, но мадам Симона догадалась о моих чувствах, – Джеки и свекровь звонили ей из канцелярии кибуца. Старшая дочь приносила к телефону и внуков.

– Поздоровайтесь с бабушкой, – Шауль и Гидеон лепетали, – передайте тете Лиоре, чтобы она выздоравливала, – хирурги говорили с Анной осторожно, однако ведущие врачи не скрывали своего, как сказал доктор Старзл, оправданного оптимизма.

– Отторжение пересаженных тканей может произойти и позже, – заметил американец, – однако прошла неделя после операции, а Лиора оправляется. У нее нормальная температура, – Анна держала графики в блокноте, – и она с аппетитом ест, – Лиора просила шоколад, однако девочке запретили сладкое.

– И почти все запретили, – вздохнула Анна, – пока ее держат на жидком питании, а потом ей придется отказаться от жирного и соленого, – врачи, правда, уверили ее, что в будущем Лиора вернется к обыкновенной жизни.

– Лет через десять она не вспомнит о пересадке печени, – заметил британский хирург, – хотя, формально выражаясь, мы ограничились долями органа. Нам повезло, что донор нашелся быстро. Удивительно, что месье Жозеф подошел, он не родственник девочке. Но такое, разумеется, случается…

Врачи разрешили Джо вставать. Заглянув в палату Лиоры, граф Дате улыбнулся:

– Я слышал, что одна маленькая девочка хорошо себя чувствует… – он подмигнул Анне:

– Прогуляйтесь до кафетерия, доктор Леви, я побуду с Лиорой, – дочь робко сказала: