Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой

– Дядя Джо, получается, что вы теперь без печени, – Джо отозвался:

– У меня забрали немного, зато у тебя появится здоровый орган, – он достал из кармана госпитального халата блокнот, – тетя Маргарита все нарисовала… – Анна выскользнула из палаты. Вернувшись из кафетерия, она обнаружила дочь дремлющей. К изголовью кровати пришпилили самодельные открытки.

– У меня были цветные карандаши, – Джо поднялся, – доктор Леви, то есть Анна, – он покраснел, – пожалуйста, не думай, что я хочу… – Анна покачала головой:

– Нет, мы же договорились. И у вас, – она поправила себя, – у тебя скоро родится сын или дочка. Ты можешь быть дядей Лиоры, как Эмиль или Микеле, – Анна говорила и с приемным сыном. Эмиль, получивший звание полковника, обживался в Тель-Авиве.

– Я все равно вернусь за штурвал, мама, – уверенно заявил Эмиль, – я не собираюсь командовать письменным столом, – Эмиль не скрывал своих амбиций.

– Он хочет дослужиться до министра обороны, – Анна разозлилась на себя, – что за ерунда, зайди в магазин, выпей чашку кофе… – свекровь в телефонном разговоре помолчала:

– Ты хочешь съездить в Брюссель, – утвердительно сказала мадам Симона, – ты из аэропорта отправилась в госпиталь, – Анна что-то пробормотала.

– Хочешь, – в голосе свекрови слышалось недовольство, – но это пустая затея. Я больше тридцати лет не была в Париже. Рита тоже не вернется в Италию, хотя у нее, – свекровь поискала слово, – все случилось по-другому… – мадам Симона подытожила:

– Поезжай, но ничего хорошего из вояжа не выйдет… – Анна помнила дорогу к их бывшему дому, элегантному особняку в стиле ар-нуво неподалеку от брюссельской оперы.

– Но сначала я пришла сюда, – ноги принесли ее с вокзала в пассаж святого Губерта, – здесь я была счастлива… – отец радовался, когда Анна появлялась в магазине.

– И продавщицы меня любили, – за прилавком Neuhaus стояли молоденькие девушки, – здесь, наверное, никто не знает, что раньше магазин принадлежал другому владельцу, – отец продал дело зимой сорокового года.

– И он формально развелся с мамой, – Анна нашла в себе силы зайти в магазин, – он хотел отправить нас в Швейцарию, но не успел… – немцы заняли Бельгию весной сорокового года.

– Летом она, – Анна покусала губы, – отвела меня на вокзал… – вокзал она миновала четверть часа назад.

– Мы шли мимо галерей, – вспомнила Анна, – моросил дождь, везде развесили нацистские флаги… – девушка за прилавком недоуменно повторила:

– Мадам, – продавшица терпеливо смотрела на нее, – мадам, что вы желаете… – Анна велела себе заказать чашку кофе, однако ее голос задрожал:

– Скажите, – она повертела зонт, – до войны здесь был магазин шоколадной фабрики Эльбоген… – девушка пожала плечами.

– Понятия не имею, что здесь было до войны. Погодите, – она повернулась, – мадам Ланье может знать, она самая опытная продавщица… – подтянутая блондинка лет шестидесяти профессионально улыбнулась:

– Мадам… – Анна узнала голубые глаза, теперь обрамленные тонкими морщинками.

– Тогда она еще была мадемуазель Жоржетта, – вспомнила Анна, – ей было лет двадцать пять. Она приносила мне какао и разрешала постоять за кассой… – Анна тихо сказала:

– Жоржетта, ты меня не помнишь? Я Анна Эльбоген, дочь месье Леопольда, бывшего владельца магазина… – глаза продавщицы оставались спокойными.

– Простите, мадам, – она пожала плечами, – я не знаю, о ком вы говорите. Здесь всегда помещался магазин компании Neuhaus. Если вы ничего не покупаете, не задерживайте патронов… – Анна отступила от прилавка.

– Нельзя, – велела она себе, – не устраивай сцен, уходи отсюда… – она внезапно заорала:

– Это магазин моего отца, – посетители затихли, – его звали месье Эльбоген. Он был евреем, – дама в дорогом пальто, стоящая рядом с Анной, подалась назад, – его убили в лагере Аушвиц… – над магазином повисло молчание, – не делайте вид, что вы ничего не слышали… – к Анне торопился выскочивший из боковой двери управляющий, – вы все замели под ковер, но это был магазин Эльбогена…

Чья-то твердая рука взяла ее за локоть, Анна ахнула:

– Месье Эмиль, как вы… – Гольберг велел:

– Жди меня на улице… – Монах обвел взглядом патронов.

– Это действительно был магазин Эльбогена, – скрипуче сказал он, – в тридцать восьмом году я покупал здесь шоколад. В сорок втором мы взорвали к чертям эту лавочку, потому что здесь распивали кофе эсэсовцы и коллаборационисты. За это и другие дела мне после войны дали разные ордена, – он услышал шепот: «Доктор Гольдберг». Монах кивнул:

– Да. Меня миновала чаша страданий, испитая моим народом, – он заставлял себя сдерживаться, – я выжил, но шесть миллионов невинных людей стали прахом. Самое малое, что мы можем сделать – это помнить о них. Когда-нибудь здесь появится табличка с именем месье Эльбогена…

Грохнув дверью, он огляделся. Анна забилась в арку напротив. Женщина глотала слезы, Гольдберг коснулся ее руки.

– Я в городе по бюрократическим делам, – коротко сказал он, – вернее, они закончились. Пошли, – он кивнул на стену дождя, – тебе надо выпить и успокоиться… – они растворились в сырых сумерках осенннего вечера.

Золотые листья прилипли к мокрой брусчатке мостовой. Дождь поливал облупленные стены домов, над черепичными крышами брезжил туманный рассвет. Дежурная медсестра педиатрического отделения не удивилась раннему звонку Анны.

– У меня были дела в Брюсселе, – щеки женщины заполыхали, – Лиора, наверное, спит… – дочка действительно пока не просыпалась, но медсестра уверила Анну, что все в порядке.

– Температура нормальная, – Анна стояла в тесном вестибюле пансиона, – вчера она с аппетитом поела. У нее были посетители, – бодро добавила медсестра, – доктор Кардозо с мужем, – женщина пробормотала:

– Я приеду первым поездом… – она надеялась, что Лиора не поднимется слишком рано.

– Еще нет шести утра, – Анна спустилась вниз с сумкой, – такси не найдешь, но мы недалеко от Миди, – пансион стоял по соседству с центральным вокзалом Брюсселя. До войны Анна не заглядывала в такие районы.

– Я вырос в дешевых кварталах, – сказал ей Гольдберг в баре, – между станцией Шапель и вокзалом Миди. Сложно быть большим брюссельцем, чем я… – до пансиона доносился грохот поездов с грузовой станции Шапель.

– Вы ходили в хоральную синагогу, – добавил Гольдберг, – где мне делали обрезание, потому что мой отец ради праздника вывернул карманы. Бар-мицва у меня случилась здесь, – он махнул на улицу, – в синагоге Бейт-Исраэль…

По дороге они миновали серое здание синагоги со спущенными металлическими жалюзи. Дома по соседству разрисовали граффити.

– Из евреев в округе остались только старики вроде меня, – Гольдберг распахнул дверь прокуренного бара, – квартиры сдают по бросовым ценам, район стал студенческим и иммигрантским, – за стойкой торчал веселый африканский парень. Патроны тоже отличались молодостью.