Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой

– Или они не проявятся, – Давид аккуратно устроил кости в сейфе, – или товарищ Матвеев не имеет никакого отношения к этому ребенку, – анализ на отцовство потерпел неудачу, однако, сравнив генетический материал дочери Матвеевых с собственным, Давид с удивлением понял, что он связан с девочкой.

– Это чушь, – твердо сказал себе академик, – неважно, кто ее отец, надо заняться родством Матвеевых, – дверь, наконец, распахнулась. Саша оказался в совсем стылом помещении.

– Товарищ Матвеев, – услышал он голос академика, – добро пожаловать. На вешалке защитный костюм, – Саша оглянулся, – я говорю из динамика, одевайтесь согласно инструктажу, – костюм смахивал на одежду с иллюстрациий к научной фанастике.

– Теперь шлем, – распорядился академик, – это наша разработка, он снабжен рацией… – Саша напомнил себе астронавта.

– Ничего не трогайте, – приказал Давид Самойлович, – подойдите к следующей двери. Я впущу вас в лабораторию высшей степени биологической опасности, – заверещала сирена. Саша шагнул в сверкающее ледяной сталью пространство.

Саша внимательно следил за руками Давида Самойловича. Академик носил похожий костюм из шуршащего, словно инопланетного материала. За плексигласом шлема Саша уловил смутную улыбку.

– Все просто, товарищ Матвеев, – наставительно сказал академик, – препарат помещается в тройной контейнер, – длинные пальцы в прочных перчатках порхали над батареей пробирок, – основная ампула сделана из особого материала, – на строго секретном совещании Давид выступил против стекла.

– Препарат придется перевозить в самолете, – заметил он, – стальной футляр не гарантирует сохранности материала. Если стекло треснет, – он помолчал, – если вирус попадет на сталь и потом кто-то коснется ее голыми руками… – на московской линии покашляли.

– Мы читали ваш доклад, Давид Самойлович, – сказал его пациент, товарищ Андропов, – если этими руками человек потом потрет глаза, то он… – Давид подтвердил:

– Заразится. Инкубационный период составляет всего несколько часов. Все это время человек является источником вируса. Мне удалось совместить воздушно-капельный путь передачи инфекции и перенос ее через жидкости тела. На поверхностях вирус пока живет недостаточно долго. Мы работаем над этой проблемой, – добавил он, – как и над повышением устойчивости вируса при кипячении и дезинфекции…

Давид хотел добиться стойкости сибирской язвы, споры которой могли дремать в земле несколько десятилетий.

– Однако и в нынешнем варианте вирус отличается высокой летальностью, – добавил Давид, – иммунитет к нему есть только у переболевших африканскими геморрагическими лихорадками, а это чрезвычайно малое количество людей, его можно списать со счетов, – они решили использовать новый искусственный материал, отличающейся огромной прочностью.

– Получится три пробирки, – подытожил Давид, – стеклянная находится внутри. Они вместе ложатся в стальной футляр, – кто-то из московских коллег весело сказал:

– Мы будем звать вас Кощеем Бессмертным, Давид Самойлович… – попав в СССР, Давид приказал привезти на остров Возрождения хорошего учителя русского языка.

– Все было просто, – вспомнил он, – девушку посадили за связь с иностранцем. Они собирались пожениться, парень работал в британском посольстве, – учительнице отвесили десятку за шпионаж.

– Она свое дело знала, – усмехнулся Давид, – язык – это не только грамматика, это огромный пласт культуры. Тогда у нас работало закрытое отделение, где мы испытывали новые препараты, – девушку отправили именно туда.

– Где она и умерла, – хмыкнул академик, – а я, действительно, буду жить вечно, – он смешливо отозвался:

– На море на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце игла – смерть Кощея… – в Москве расхохотались:

– Давид Самойлович, будьте осторожны, игл у вас много… – Давид поддержал шутку.

– В институтском парке есть дубы, а на острове живут утки и зайцы, то есть тушканчики, – академик посерьезнел.

– Таким образом мы обеспечим безопасную транспортировку препарата к месту назначения, – Давид не хотел бесконтрольного распространия инфекции.

– ВОЗ пошлет врачей на вспышку неизвестной болезни, – объяснил он москвичам, – а мы получим бесценные научные данные и продолжим модификацию здесь и в Кольцово…

Под Новосибирском этим летом открыли строго засекреченный филиал Института.

Давид не сомневался, что ВОЗ классифицирует препарат, как новый африканский вирус.

Пробирки легко легли в пластиковую оболочку. Давид взял футляр прочной стали. Вся конструкция оказалась не больше портсигара.

– Восхитительная вещь вирус, – сказал он задумчиво, – знаете, товарищ Матвеев, они находятся на границе живого и неживого. Они что-то вроде параллельного мира, всегда сопровождавшего белковую жизнь… – Матвеев слушал его, едва дыша.

– С другой стороны, – хмыкнул Давид, – хорошо, что его ребенок от Маргариты не появился на свет. Он служака, у него оловянные глаза. Его потомство никогда не обретет полета мысли, подобного моему, не станет действительно великим, как я… – он привел в порядок стойку с пробирками.

– Оказвшись в людном месте, – заметил Давид, – желательно в закрытом помещении, вам предстоит аккуратно вынуть стеклянный футляр и оставить его на полу. Об остальном позаботится природа, – разбитый футляр неизбежно означал начало эпидемии. Жизни африканцев Давида не беспокоили.

– Как не беспокоили моего отца жизни индейцев в Мексике, – он взглянул на часы, – папа искал возбудителя сыпного тифа и непременно нашел бы его, – Давид считал, что цель оправдывает средства.

– Американцы в НАСА пользуются разработками нацистских ученых, – он пропустил Матвеева в распахнувшуюся дверь, – наука двигается умами, а не заботой о чистоте рук, – в предбаннике, как его называл Давид, он сказал:

– Остальной инструктаж мы проведем за обедом, товарищ Матвеев, – дверь с шипением закрылась. Матвеев облегченно стянул шлем.

– Давид Самойлович, – Саша оробел, – вам удалось закончить генетический анализ… – академик кивнул:

– Мы поговорим за столом, товарищ Матвеев, – бросив скомканный костюм в оцинкованный бак, Давид проследовал к душевым.

Стылый ветер стучал рамой окна, вздувал бархатную портьеру. На письменном столе горела бронзовая лампа под зеленым абажуром. Саша упорно смотрел на инкрустированный уральским малахитом телефон. В Москве было десять часов вечера.

– Но товарищ Котов полуночник, – рука потянулась к трубке, – у него разгар работы, – наставник разводил руками.

– Понимаешь, милый, – уютно говорил он, – я что-то вроде динозавра. Я пришел в чека девятнадцатилетним мальчишкой, мои сверстники мертвы, а я скриплю. Позволь мне не расставаться со старыми привычками, – Саша помнил, что в сталинские времена все ведомства работали по ночам.