Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том шестой

– Скорей бы, папа. Последние дни самые тяжелые, Джеки тоже почти никуда не ходила, – подругу врачи все-таки не заперли, как недовольно думала Элишева, под охраной. Ей, правда, разрешили поставить в палату телефон. Однокурсники передавали ей задания, Элишева держала в тумбочке учебники. Экзамены за первый курс ей перенесли на осень. Эмиль отозвался:

– У Джеки была двойня, – Элишева жалела, что не может выбраться на сегодняшнее обрезание, – а у тебя один парень или девица, правда, крупный, – Авраам или Эстер, словно услышав деда, бойко заворочался. Отец нежно коснулся ее щеки.

– Подарок я Джеки передам, – Элишева связала мальчикам кофточки, – и расскажу, как их назвали, – Эмиль не мог отказаться, когда Джеки и Микеле попросили его сделать мальчикам обрезание.

– Сандаком у них будет Иосиф, – вспомнил Гольдберг, – он шутит, что, не успев стать отцом, записался в почетные дедушки, – полковник вез из Иерусалима и рава Горовица с семьей. Рав Бергер и Рита, появившись в кибуце к родам Джеки, обосновались в гостевых комнатах.

– И мы назовем нашего мальчика или девочку, – сказал Эмиль дочери, – все будет хорошо, милая. Через полгода ты и не вспомнишь, что сейчас лежала, – Элишева кивнула:

– Роза мне пишет то же самое, – сестра прислала фотографию с маленьким Эммануилом в перевязи, – но Роза до родов водила машину, а у меня видишь, как получилось…

Элишева, правда, не могла пожаловаться на отсутствие посетителей. Майор Эмиль Шахар-Кохав, бывая в кибуце, всегда навещал ее.

– Анна со мной сидит, – девушка прислушалась, – и Хана стала приезжать, когда они перебрались в Израиль. Жаль, что на ее свадьбе мне тоже не побывать, – будущая ребецин Горовиц успокоила девушку.

– Мы все устраиваем семейным образом, милая, – Хана носила элегантный тюрбан серебристого шелка, – твой папа и Иосиф подпишутся под ктубой, а Сара-Мирьям сопроводит меня под хупу, – о Хаим и Полине не полагалось знать даже Элишеве. Гольдберг уверенно повторил:

– Все будет хорошо. Читай, а я побегу в столовую, – обрезание устраивали именно там, – но сначала захвачу инструменты, – кусты шиповника под окном палаты зашуршали. На подоконнике появилась тарелка со спелой черешней и клубникой.

– Тебе тоже надо поторопиться, – сварливо сказал Эмиль, – не след опаздывать на обрезание собственных племянников, – майор Шахар-Кохав легко перемахнул в комнату.

– Мы успеем, дядя Эмиль, – улыбнулся майор, – на иерусалимской дороге пробка. Даже работникам Моссада придется в ней постоять. Джеки только рада, она никак не может расстаться с парнями. Идите, дядя Эмиль, я побуду с Элишевой, – майор подал девушке тарелку.

– Фрукты в честь Шавуота, – он присел на освобожденный Гольдбергом стул, – на праздник мне пришлось торчать на базе, и я не поел сырного торта бабушки Симоны, – Элишева хихикнула:

– Все было очень вкусно. Лиора с девчонками устроила представление в палате, они пронесли сюда цыплят в корзинке, – Гольдберг осторожно закрыл за собой дверь.

– Элишева всегда радуется его визитам, – пришло в голову Эмилю, – он был лучшим другом Моше. Не был, а есть, – поправил себя Гольдберг, – Моше обязательно вернется домой…

Поменяв на сестринском посту халат, Эмиль пошел в малую операционную за инструментами.

По краю блюда вились чеканные буквы: «И будет слышен в городах Иудеи и на улицах Иерусалима голос радости и веселья». Утром мадам Симона начистила старинное серебро.

– Вообще не такое старинное, – сказала она Анне, – это работа времен мандата, – на блюде стояло клеймо мастерских академии Бецалель. Вещь подарил кибуцу приятель покойного Авраама, преподаватель в академии. Обычно мадам Симона укладывала на блюдо фрукты.

– И сейчас уложим, – улыбнулась она, – получится словно Шавуот, у нас тоже первые плоды, – первые плоды спокойно сопели на руках внучки. Мальчики получились темноволосыми.

– Но мы будем их различать, – заметила мадам Симона сватье, – у одного глаза карие в вашу породу, а второй голубоглазый, как мы…

Джеки устроилась рядом с открытым окном. Солнечное утро пахло соснами, мальчики пока дремали. На ручке правого виднелась красная ниточка. Через три недели Микеле ехал в Иерусалим выкупать их первенца.

– Мне на церемонии быть не надо, – вздохнула Джеки, – но почему я не иду на обрезание, – она шмыгнула носом, – они заплачут, испугаются, а меня не окажется рядом, – Рита погладила девушку по голове.

– Им дадут капельку вина, милая и мы принесем тебе малышей. Посиди на лавочке рядом со столовой, девчонки составят тебе компанию, – Лиора подружилась с Сарой-Мирьям. С детской площадки слышались звонкие голоса, кто-то частил считалкой: «Эн-ден-дино, соф аль-а-катино…». Анна добавила:

– Микеле возьмет их на руки, он отлично управляется с детьми, – зять сам вставал к мальчикам ночью.

– Он даже был на родах, – вспомнила Анна, – хотя такое и не принято, – в столовой шла импровизированная, как выразился рав Бергер, утренняя молитва.

– У твоего мужа есть кипа, – весело сказал Джеки Иосиф, – а мне приходится держать в машине кепку. Траур закончился и все бросились жениться и рожать детей, – на следующей неделе в Меа Шеарим устраивали хупу рава Горовица. Хане пока было не обязательно покрывать голову, но женщина призналась:

– Иначе не получится. Мы живем в Еврейском Квартале, под крышей одного дома. Вокруг одни кумушки, хотя я с ними нашла общий язык, – Хана стала учить идиш.

– Я раньше пела на нем в концертах, – объяснила ребецин, – и Аарон мне помогает, он отлично владеет языком, – рав Горовиц преподавал в сионистской, как ее называли, ешиве Махон Меир и новой ешиве Эш-а-Тора, где учились юноши из диаспоры.

– У многих нет еврейского образования и они пока не знают иврит, – сказал Аарон жене, – мой английский приходится очень кстати, – Хана привезла в Израиль инструменты. Раввины разрешали женщинам давать частные уроки вокала, но петь на сцене ей было нельзя.

– Ничего страшного, – заметила она Аарону, – в академии Рубина мне предложили вести сценическое движение и актерское мастерство, где можно обойтись без голоса, – Хана занималась с Сарой-Мирьям, ходила на рынок и навещала Меа Шеарим. Ребецин Бергер немедленно заняла ее, как говорила Рита, делами благотворительности.

– Но здесь готовить для родильницы не надо, – Хана скрыла улыбку, – вокруг Джеки хлопочет не только ее семья, но и весь кибуц, – мадам Симона засучила рукава белой блузы.

– Давай сюда малышей, – велела она внучке, – вокруг мы положим фрукты, – в комнате сладко пахло спелыми абрикосами и клубникой. У Ханы закружилась голова, Анна озабоченно сказала:

– Ты побледнела, милая, – Хана отмахнулась: «В дороге укачало». Она все не могла навестить врача.