Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том четвертый

– Сначала мне надо закончить университет, – она поиграла ложкой, – поработать куратором в музее… – Надя взглянула на дубовые двери кафе. Расплатившись, Штрайбль поднес к губам ее руку.

– Отдыхай, – ласково сказал адвокат, – навести Пинакотеку, пройдись по магазинам, – он снабдил Надю изрядной суммой денег, – а вечером мы отправимся в клуб.

Штрайбль уверил ее, что здешние ночные заведения не хуже лондонских или парижских.

– Скоро он потребует оплаты за развлечения, – мрачно подумала Надя, – пока мне удается обойтись поцелуями…

В Хэмпстеде, по ее выражению, было уютно, словно в могиле. Двойняшек на лето отправили в Банбери.

– У нас много дел, – объяснила Адель, – с фестивалем и остальным… – женщина повела рукой, – Фриду пока удалось отговорить от возвращения в Израиль. Вместе малышам будет веселее, – о Магдалене за столом не говорили.

– Она прислала письмо, – мрачно заметил Генрик, – но понятно, что мы не обрадуемся ее, – он помолчал, – мужу. Я ответил, что наши двери всегда открыты для нее, но не для Краузе.

Надя вздохнула:

– Они правы. Краузе действительно нацист, пусть он и разыгрывает порядочного человека. Однако я видела, что они думают не только о Магдалене, – Надя не могла знать о разговоре тети Марты с Аделью.

– Нет смысла лететь в Китай, милая, – Марта покачала головой, – вас никто не пустит в Пекин, – Адель всхлипнула:

– Тетя Марта, но это моя дочь, – они узнали так называемую мисс да Сильва по описанию Розы, – и она сейчас в опасности, – Марта погладила ее по руке.

– Павел сделает все возможное, чтобы защитить Клару и этого Пенга. Они вернутся на Тайвань, куда вы с Генриком и приедете. Надо только подождать, – Адель все-таки расплакалась.

– Я оставила ее младенцем, а теперь она взрослая девочка. Она не знает, кто я такая, нам придется все объяснять, – Марта налила ей чая.

– И объясните. Клара поймет тебя, ты в то время была ребенком, – Адель желчно сказала:

– Но Магдалена совсем не дитя. Разве она не видит, что Краузе нацист? – Марта отозвалась:

– Пока у нее на глазах розовые очки, но посмотрим, что случится дальше, – ее беспокоила будущая Олимпиада в Мюнхене.

– На работе меня никто не слушает, – сказала Марта Волку, – вернее, никто не верит в предполагаемый теракт, – полковник Кардозо в приватном разговоре сообщил, что в Израиле происходит то же самое.

– Я хотя бы уговорил начальство усилить охрану нашей делегации, – добавил племянник, – и я сам поеду в Мюнхен. Никаких новостей не приходило? – Марта была уверена в своем домашнем телефоне. Судя по шуму в трубке, племянник звонил с почтамта.

– Но мы все равно осторожны, – она повертела антикварный нож для разрезания бумаг, – нельзя ставить Альбатроса под удар, – Марта ответила:

– Одна открытка, – Брунс упорно связывался только с Парижем, – он сообщил дату, – датой было третье сентября.

– Через два дня, – Надя потушила сигарету, – поэтому мы здесь, но в городе еще полмиллиона человек, – тетя запретила им появляться в Олимпийской деревне, где сидел полковник Кардозо.

– Ваша забота – Штрайбль, – заявила она, – занимайтесь только им. Хорошо, что у нас появился еще один след…

След неожиданно возник в Стокгольме. В июле неизвестные ограбили летнюю резиденцию одного из тамошних миллионеров. Делец владел неплохой коллекцией современного искусства. Воры охотились за драгоценностями, однако прихватили и пару картин. Полотна значились в списке холстов, украденных фон Рабе. Пьер получил сведения о краже из официальной рассылки Интерпола.

– Пейзажи Марке и Сезанна, – Пьер свернул газету, – делец извивался, как уж, однако ему пришлось заговорить, – выяснилось, что миллионер приобрел картины именно в Мюнхене.

– При посредстве знакомого нам адвоката Штрайбля, – вздохнул Пьер, – у тварей оборудован схрон, как сказал бы Волк, – он надеялся, что Штрайбль похвастается холстами перед Надин.

– Поэтому его надо держать на коротком поводке, – Пьер сверился с часами, – а нам надо уходить отсюда, – он узнал загорелого парня, заглянувшего в кафе.

– Еще минута и он тоже меня узнает, – Пьер взял палку, – но здесь есть черный ход и и расторопная официантка, – девушка подлетела к столику нового гостя.

– Сматываемся, – шепнул Пьер Надин, – он упоминал, что приедет на Олимпиаду, но тогда я еще не знал, что тоже здесь окажусь, – Надя взглянула на столик.

– Наследный принц Швеции, – кивнула девушка, – ты с ним знаком? – Пьер пропустил ее вперед.

– Я обедал с королевской семьей, – улыбнулся он, – в Швеции все демократично. Надеюсь, что мы больше не столкнемся. Пошли, – велел инспектор, – устрою тебе внеурочный экзамен в Старой Пинакотеке…

Они исчезли за дверью с табличкой «Служебный выход».

Закинув загорелые ноги на ручку обитого истинно немецким плюшем кресла, Надя изучала собственные фотографии в июльском Vogue. Американцы попросили ее стать блондинкой.

– Костюм будет синим, – предупредила ее по телефону напористая дама, редактор отдела моды, – мы считаем, что светлые волосы лучше подойдут к этому оттенку…

Сет снимали в Брюсселе, на старинной улице, где в военные времена помещалось швейное ателье Портнихи. Особняк им показал отец.

– Здесь прятались я и покойный дядя Питер, – усмехнулся доктор Гольдберг, – здесь стоял передатчик вашей мамы, здесь мы хранили поддельные документы, – Надя зашелестела страницами журнала.

– Но этот снимок сделали на вокзале, – девушка вздохнула, – я должна была нести саквояж от Ателье Майер, – в последнюю минуту фоторедактор отобрал у Нади багаж.

– Иначе вся работа пойдет к черту, – парень хлопнул себя по лбу, – я забыл, что она, – американец ткнул пальцем себе за плечо, – внесла тебя в черный список, – Надя только закатила глаза.

Обед в Хэмпстеде блистал отсутствием Сабины и Инге. Ничего другого Надя и не ожидала. Сабина пребывала в Голливуде, на съемках «Китайского квартала», профессор Эйриксен проводил летнюю школу в Норвегии.

– Она никогда меня не простит, – поняла Надя, – а Инге всегда будет меня избегать. Некоторые вещи не забываются, – она захлопнула Vogue, – но хватит об этом думать, надо идти вперед.

Надя затянулась сигаретой. С золоченого подиума в вестибюле доносились тихие звуки фортепьяно.

– С Генриком все по-другому, – пришло в голову Наде, – Адель знает о случившемся, однако в этом она не похожа на сестру, – с Аделью и Генриком она не чувствовала никакой неловкости.

– У них есть заботы важнее, – хмыкнула девушка, – они ремонтируют дом, – особняк стоял в лесах, – но понятно, что они заняты не только обустройством, – приехав с ней из аэропорта в отель, Штрайбль весело сказал: