Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том второй

– Дедушка поднял бы на ноги всех законников Британии, – мрачно подумала Луиза, – и нашел бы зацепки для аннуляции брака. Он никогда в жизни не разрешит мне выйти замуж за Сэма. Ладно, сначала Сэм должен вернуться домой… – вспомнив кладовку, Луиза зарделась:

– До конца ничего не случилось, мы хотели дождаться венчания. Теперь неизвестно, случится ли вообще… – блокнот захлопнулся. Питер победно сказал:

– Как я и думал, я сэкономил на устрицах, даже с учетом стоимости такси. Цена за дюжину на Биллинсгейте… – Луиза закатила глаза:

– Я не сомневалась, что сэкономил… – такси свернуло к парку. У особняка ди Амальфи стоял серебристый роллс-ройс тети Марты. Отвернув окно, Луиза высунулась наружу: «Лаура! Добро пожаловать домой!».

Еще в зала прилета аэропорта Хитроу, Максим заставлял себя не смотреть в сторону Лауры. Она появилась в декабрьской лондонской хмари, сверкая средиземноморским загаром и белыми зубами. Девушка небрежно размахивала дорожным саквояжем от Vuitton. Длинные ноги в сапогах мягкой кожи прикрывала скромная твидовая юбка. Она носила модную накидку, похожую на монашеский плащ:

– От Пьера Кардена, – улыбнулась Лаура, – зимняя коллекция этого года… – Максим видел, какие взгляды бросали на кузину мужчины:

– Я и сам не могу от нее глаз отвести, – тяжело вздохнул подросток, – но она на год старше меня и, кажется, твердо решила принять обеты… – усаживая ее в лимузин, он украдкой коснулся мягкой норки на рукаве накидки:

– Прошло время, когда мы играли в салки, – мрачно подумал юноша, – теперь ее даже касаться нельзя. По сравнению с ней я мальчишка, пусть и студент. Она ездила в Африку, работала в госпитале у Маргариты…

По дороге Лаура рассказывала о Леопольдвиле:

– Жары я не испугалась, дядя Максим, – заметила девушка, – хотя с римской ее не сравнить. Я трудилась медсестрой в хирургическом отделении. Я начала с мытья полов, но потом мне стали поручать и уход за больными. Маргарита хвалила меня, в следующем году я опять поеду в Конго… – несмотря на настоятельные просьбы Лауры, пострижение откладывалось:

– Мне исполнилось восемнадцать, – недовольно подумала девушка, – я совершеннолетняя. Но сестры считают, что я сначала должна получить диплом. Данута не закончила университет, но принимает обеты после Рождества… – товарка вернулась из госпиталя в Катанге с безмятежной улыбкой:

– Словно она не с больными работала, а отдыхала на вилле, – удивленно хмыкнула Лаура, – я здесь сбиваюсь с ног, а она, кажется, лежала у бассейна… – в ответ на вопрос о Джо, Данута коротко отозвалась:

– Мы виделись один раз, когда он приезжал в город. Сходили, выпили кофе. Он очень занят, и я тоже… – Лаура никому не упоминала об отце Симоне Кардозо:

– Но попадалась ему на глаза в Леопольдвиле, – девушка скрыла победную улыбку, – я удостоверилась, что он услышал похвалы Маргариты и почти добилась результата…

В Рим аккуратно приходили конверты с конголезскими марками. Священник писал ей о пастырской работе, Лаура советовалась с ним о занятиях:

– Осталось немного подождать, – размышляла девушка, – приняв обеты, я вернусь в Африку, и он возьмет меня в экономки. Тогда… – она не задумывалась о дальнейшем. Сердце часто стучало, она тяжело дышала:

– Я останусь с ним до конца наших дней. Мы разделим кров, разделим постель… – некоторые девушки в университетском общежитии занимались тем, что священники на исповеди называли греховными деяниями. Лаура удерживалась от соблазна:

– Я хочу прийти к Симону… – про себя она называла отца Кардозо по имени, – как положено, девственной не только телом, но и душой… – Лаура считала, что она все хорошо продумала:

– Если появится дитя, тоже ничего страшного, – решила девушка, – я проведу время беременности в уединении, а Симон возьмет на воспитание сироту. Это христианское, богоугодное дело. Мы признаемся во всем ребенку, когда он подрастет… – она не ожидала, что кузен откажется от обетов:

– Мой прадедушка, отец Пьетро, сделал так ради прабабушки Эми, – вспомнила Лаура, – но Симон не покинет церковь даже ради меня… – отца Кардозо уважали в Леопольдвиле:

– Во всем Конго тоже, – подумала девушка, – его ждет блестящая карьера. Ему нет тридцати лет, а он викарный епископ. Он получит аметист на палец, станет кардиналом, членом папского конклава, а, может быть, даже и… – у нее захватывало дух:

– Никто другой мне не нужен, – Лаура видела тоскливые глаза кузена Максима, – я посвящу жизнь Симону, стану его помощницей, как говорится в Библии. Будь он англиканским священником, стало бы проще, но и так все устроится…

Лимузин замедлил ход, Волк смешливо заметил:

– Питер по дороге не только устрицы подхватил, но и подружку. Луиза тебе машет, из такси высунулась… – Клара в наспех накинутой шали сбежала в палисадник:

– Доченька, – женщина раскрыла объятья, – милая… – Лаура заметила седые пряди в аккуратно уложенных локонах матери:

– Ей идет шестой десяток, а папе семьдесят три года… – Джованни торопился вслед за женой, опираясь на костыль, – но я не могу оставаться в Лондоне, у меня другая стезя… – выбравшись в предупредительно распахнутую Максимом дверь лимузина, Лаура весело сказала: «Вот я и дома!».

Обед пришелся на разгар православного рождественского поста, однако Клара знала, что по субботам рыба разрешена:

– Это пока, – заметил Волк, – в январе нам с Максимом придется отказаться и от устриц, и от лосося… – Клара приготовила рыбу в ореховой панировке:

– Латкес постные, – отозвалась она, – а шоколадный торт очень легкий, без масла… – она посмотрела в сторону старшей дочери:

– Такое тебе можно, Адель… – на тарелке девушки лежал одинокий кусок вареного лосося. Адель взяла брюссельской капусты:

– Мне даже орехи нельзя, мама, – с чувством ответила она, – я съем несколько долек мандарина… – Адель ощутила прикосновение детской ладошки:

– Я никому не скажу, – шепнула маленькая Эмили, – держи… – в пальцах Адели оказалась помятая, теплая шоколадная монета. Ханукальные свечи зажгли до обеда:

– Генрик и зажигал… – муж на противоположном конце стола разговаривал с тетей Мартой, – а я пела благословения… – Адели отчаянно захотелось почувствовать вкус шоколада:

– Нельзя, – одернула она себя, – нельзя возвращаться к временам, когда я объедалась по вечерам, а потом засовывала два пальца в рот. Надо взять себя в руки, отказаться от сладкого раз и навсегда. Даже стыдно, я вешу больше Сабины…

Инге и сестра позвонили перед обедом с поздравлениями:

– Сабина добрая душа, – вздохнула Адель, – она утешает меня, говорит, что я хорошо выгляжу. И режиссер прав, голос у меня стал сильнее. Но я тяжелее мамы, а ей идет шестой десяток… – Клара носила отлично скроенное платье своего пошива, из темно-синего шелка: