Сомерсет Моэм - Рождественские каникулы - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Сомерсет Моэм - Рождественские каникулы - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Рождественские каникулы - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Сомерсет Моэм
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

5/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
100

1

2

3

4

5

Сомерсет Моэм - Рождественские каникулы - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Рождественские каникулы - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Сомерсет Моэм, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

История страстной, трагической, всепрощающей любви, загадочного преступления, крушения иллюзий и бесконечного человеческого одиночества… Короткая связь богатого английского наследника и русской эмигрантки, вынужденной сделаться «ночной бабочкой»…

Рождественские каникулы - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Рождественские каникулы - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Сомерсет Моэм

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

The water looks terribly far away, but you make the plunge, and when you rise to the surface, gosh! you feel pleased with yourself."	Кажется, вода страшно далеко, но ты прыгаешь, а когда выныриваешь, черт возьми, чувствуешь себя молодцом".
Charley put the newspaper cuttings back in his pocket, and, his brow slightly frowning with the effort, tried to piece together what he now knew of Robert Berger in order to get some definite impression of the sort of man he really was.	Чарли сунул в карман газетные вырезки и, чуть нахмурясь от усилия собрать воедино все, что узнал о Робере Берже, попытался окончательно представить, что же это за человек.
It was all very well to say he was a worthless scamp of whom society was well rid; that was true of course, but it was too simple and too sweeping a judgement to be satisfactory; the idea dawned in Charley's mind that perhaps men were more complicated than he had imagined, and if you just said that a man was this or that you couldn't get very far.	Проще всего сказать, это ничтожество, дрянь, и слава Богу, что общество от него избавилось; справедливо, конечно, но слишком простое, слишком огульное суждение, на нем не успокоишься; Чарли пришло на ум, что люди, должно быть, сложнее, чем он воображал, и если просто сказать, что человек такой или сякой, этого еще совсем недостаточно.
There was Roberts passion for music, especially Russian music, which, so unfortunately for her, had brought Lydia and him together.	Вот страсть Робера к музыке, особенно к русской музыке, что, на беду для Лидии, свела этих двоих.
Charley was very fond of music.	Чарли и сам очень любил музыку.
He knew the delight it gave him, the pleasure, partly sensual, partly intellectual, when intoxicated by the loveliness that assailed his ears, he remained yet keenly appreciative of the subtlety with which the composer had worked out his idea.	Музыка дарила ему радость, наслажденье, отчасти чувственное, отчасти интеллектуальное, захлестывала и опьяняла красотой звуков, но это не мешало ему трезво оценивать мастерство, с каким композитор воплощал свою идею.
Looking into himself, as perhaps he had never looked before, to find out what exactly it was he felt when he listened to one of the greater symphonies, it seemed to him that it was a complex of emotions, excitement and at the same time peace, love for others and a desire to do something for them, a wish to be good and a delight in goodness, a pleasant languor and a funny detachment as though he were floating above the world and whatever happened there didn't very much matter; and perhaps if you had to combine all those feelings into one and give it a name, the name you'd give it was happiness.	Быть может, впервые в жизни он заглядывал в себя, пытаясь понять, что же доподлинно он ощущает, когда слушает какую-нибудь прекрасную симфонию, и ему казалось, его охватывает множество чувств - волнение и в то же время покой, любовь к людям, готовность что-то для них сделать, желание быть хорошим, восхищение добром, приятная истома и странная отрешенность, словно он парит над миром, и чтобы там не происходило, не так уж это и важно; и, быть может, если бы собрать воедино все эти чувства и назвать целое по имени, имя ему будет счастье.
But what was it that Robert Berger got when he listened to music?	Ну, а Робер Берже, что испытывает он, когда слушает музыку?
Nothing like that, that was obvious.	Явно ничего похожего.
Or was it unjust to dismiss such emotions as music gave him as vile and worthless?	Или это несправедливо - думать, что в таком вот Берже музыка будит только чувства низкие и никчемные?

Might it not be rather that in music he found release from the devil that possessed him, that devil which was stronger than himself so that he neither could be delivered, nor even wanted to be delivered, from the urge that drove him to crime because it was the expression of his warped nature, because by throwing himself into antagonism with the forces of law and order he realized his personality-might it not be that in music he found peace from that impelling force and for a while, resting in heavenly acquiescence, saw as though through a rift in the clouds a vision of love and goodness?	А разве не может быть, что музыка его освобождает от власти дьявола, от дьявола, который много сильнее его самого, так что он не может ни избавиться, ни даже захотеть избавиться от жажды, влекущей его к преступленью, ибо в преступлении проявляет себя его извращенная натура, и, противоборствуя силам закона и порядка, он утверждает свою личность, - разве не может быть, что в музыке он обретает покой от этой движущей им силы, недолго отдыхает в чудесном согласии с миром, и в просвете между тучами ему видятся любовь и добро?
Charley knew what it was to be in love.	Чарли знал, что значит быть влюбленным.
He knew that it made you feel friendly to all men, he knew that you wanted to do everything in the world for the girl you loved, he knew that you couldn't bear the thought of hurting her and he knew that you couldn't help wondering what she saw in you, because of course she was wonderful, definitely, and if you were honest with yourself you were bound to confess that you couldn't hold a candle to her.	Знал, что, когда влюблен, люди становятся тебе милы, ради любимой ты готов на все, даже и помыслить не можешь причинить ей боль и не устаешь удивляться, что же она в тебе нашла, ведь она, конечно, чудо, а ты, если честен с собою, должен признать, что не стоишь ее мизинца.
And Charley supposed that if he felt like that everyone else must feel like that and therefore Robert Berger had too.	И если он сам так чувствовал, думалось Чарли, значит, и все остальные чувствуют так, не исключая и Робера Берже.
There was no doubt that he loved Lydia with passion, but if love filled him with a sense of-Charley jibbed at the word that came to his mind, it made him almost blush with embarrassment to think of it-well, with a sense of holiness, it was strange that he could commit sordid and horrible crimes.	Нет сомнений, он страстно любил Лидию, но если любовь наполняла его... тут Чарли споткнулся о слово, которое пришло ему на ум, едва не покраснел от смущения... ну да ладно, наполняла его святостью, тогда как же он мог совершать омерзительные, ужасные преступления.
There must be two men in him.	Значит, в нем два человека.
Charley was perplexed, which can hardly be considered strange, for he was but twenty-three, and older, wiser men have failed to understand how a scoundrel can love as purely and disinterestedly as a saint.	Чарли был озадачен, да это и не удивительно в его двадцать три года, ведь люди и старше и мудрее не в состоянии понять, как негодяй, подобно святому, может любить чистой, бескорыстной любовью.
And was it possible for Lydia to love her husband even now with an all-forgiving devotion if he were entirely worthless?	И возможно ли, чтобы даже теперь Лидия любила его преданной, всепрощающей любовью? Зная, какое ее муж ничтожество.
"Human nature wants a bit of understanding," he muttered to himself.	- Человеческую натуру не так-то легко понять, -пробормотал Чарли.
Without knowing it, he had said a mouthful.	Сам того не ведая, он сказал золотые слова.

But when he came to consider the love that consumed Lydia, a love that was the cause of her every action, the inspiration of her every thought, so that it was like a symphonic accompaniment that gave depth and significance to the melodic line which was her life from day to day, he could only draw back in an almost horrified awe as he might have drawn back, terrified but fascinated, at the sight of a forest on fire or a river in flood.	Но когда он подумал, какой силы любовь владеет Лидией, какой любовью вызван каждый ее поступок, рождена каждая мысль, ему пришло на ум, что любовь подобна симфоническому сопровождению, что сообщает глубину и значимость мелодии - ее повседневной жизни, он невольно отпрянул в благоговейном ужасе, как испуганный и зачарованный отпрянул бы при виде лесного пожара или буйно разлившейся реки.
This was something with which his experience could not cope.	Не укладывалось это в его жизненный опыт.
By the side of this he knew that his own little love affairs had been but trivial flirtations and the emotion which had from time to time brought charm and gaiety into his somewhat humdrum life no more than a boy's sentimentality.	Рядом с такой любовью его влюбленность всего лишь легкий флирт, и чувство, что время от времени придавало очарование и веселье его довольно однообразной жизни, не более чем мальчишеская сентиментальность.
It was incomprehensible that in the body of that commonplace, drab little woman there should be room for a passion of such intensity.	Просто непостижимо, как умещается в этой заурядной, невзрачной маленькой женщине страсть такого накала.
It was not only what she said that made you realize it, you felt it, intuitively as it were, in the aloofness which, for all the intimacy with which she treated you, kept you at a distance; you saw it in the depths of her transparent eyes, in the scorn of her lips when she didn't know you were looking at her, and you heard it in the undertones of her sing-song voice.	Ощущаешь ее не только в том, что Лидия говорила, но и, так сказать, чутьем в ее отчужденности, в том, что, несмотря на все доверие, с каким она к тебе отнеслась, она держит тебя на расстоянии; читаешь эту страсть в глубине прозрачных глаз Лидии, в пренебрежительной складке губ, когда она не знает, что на нее смотрят, слышишь в ее звучном певучем голосе.
It was not like any of the civilized feelings that Charley was familiar with, there was something wild and brutal in it, and notwithstanding her high-heeled shoes, her silk stockings, and her coat and skirt, Lydia did not seem a woman of to-day, but a savage with elemental instincts who still harboured in the darkest recesses of her soul the ape-like creature from which the human being is descended.	Любовь Лидии совсем не походила на знакомые Чарли цивилизованные чувства, было в ней что-то жуткое, отталкивающее, и, несмотря на высокие каблучки и шелковые чулки, жакет и юбку, Лидия казалась не современной женщиной, а дикаркой с первобытными инстинктами, в темных глубинах ее души затаилось обезьяноподобное существо, пращур человека.
"By God! what have I let myself in for?" said Charley.	- Господи! Во что же это я ввязался? - вырвалось у Чарли.
He turned to Simon's article.	Он обратился к статье Саймона.
Simon had evidently taken pains over it for the style was more elegant than that of his reports of the trial.	Саймон явно поработал над ней, стиль статьи был куда отточенней, чем в его отчетах о суде.
It was an exercise in irony written with detachment, but beneath the detachment you felt the troubled curiosity with which he had considered the character of this man who was restrained neither by scruple nor by the fear of consequences.	Она была пронизана иронией, написана без предубеждения, но за этой непредубежденностью чувствовалось тревожное любопытство, с каким он рассматривал характер человека, которого не обуздывали ни сомнения, ни страх перед последствиями его поступков.
It was a clever little essay, but so callous that you could not read it without discomfort.	То было небольшое талантливое эссе, но такое бесчувственное, что даже становилось не по себе.