Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Уильям Моэм
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3.78/5. Голосов: 91
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Уильям Моэм, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Роман «Бремя страстей человеческих» во многом автобиографичен, это история молодого человека, вступающего в жизнь. На долю героя романа — Филипа Кэри — выпало множество испытаний. Рано осиротев, он лишился родительской заботы и ласки, его мечта стать художником так и осталась мечтой, а любовь к ограниченной порочной женщине принесла одни страдания. Но Филип мужественно прошел через все уготованные ему испытания и сумел найти в жизни свое место.

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Уильям Моэм

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Professor Erlin classed him with Richard Wagner, but of him he spoke not with anger but with good-humoured laughter.	Профессор Эрлин ставил его на одну доску с Рихардом Вагнером, но имя последнего он произносил не с гневом, а с добродушным смехом.
He was a charlatan but a successful charlatan, and in that was always something for the comic spirit to rejoice in.	Это был шарлатан, но шарлатан удачливый, и тут было над чем посмеяться.
"Verruckter Kerl! A madman!" he said.	- Verr?ckter Kerl![*11] - говорил он.
He had seen Lohengrin and that passed muster.	Он видел "Лоэнгрина", и это было еще терпимо.
It was dull but no worse.	Скучно, но не более того.
But Siegfried!	А вот "Зигфрид"!
When he mentioned it Professor Erlin leaned his head on his hand and bellowed with laughter.	Тут профессор Эрлин подпирал ладонью голову и разражался хохотом.
Not a melody in it from beginning to end!	Ни одной мелодии с самого начала и до самого конца!
He could imagine Richard Wagner sitting in his box and laughing till his sides ached at the sight of all the people who were taking it seriously.	Представляю себе, как Рихард Вагнер сидит в своей ложе и до колик смеется над теми, кто принимает его музыку всерьез.
It was the greatest hoax of the nineteenth century.	Это - величайшая мистификация девятнадцатого века!
He lifted his glass of beer to his lips, threw back his head, and drank till the glass was empty.	Профессор поднес к губам стакан пива, запрокинул голову и выпил до дна.
Then wiping his mouth with the back of his hand, he said:	Потом, утирая рот тыльной стороной руки, произнес:
"I tell you young people that before the nineteenth century is out Wagner will be as dead as mutton.	- Поверьте, молодые люди, еще не кончится девятнадцатый век, а о Вагнере никто и не вспомнит.
Wagner!	Вагнер!
I would give all his works for one opera by Donizetti."	Да я отдам все, что он написал, за одну оперу Доницетти.
XXV	ГЛАВА 25
The oddest of Philip's masters was his teacher of French. Monsieur Ducroz was a citizen of Geneva.	Самым странным из всех учителей Филипа был преподаватель французского языка мосье Дюкро -гражданин города Женевы.
He was a tall old man, with a sallow skin and hollow cheeks; his gray hair was thin and long.	Это был высокий старик с болезненным цветом лица и впалыми щеками; длинные седые волосы его сильно поредели.
He wore shabby black clothes, with holes at the elbows of his coat and frayed trousers.	Он ходил в поношенном черном пиджаке с протертыми локтями и брюках с бахромой.
His linen was very dirty.	Рубашка его давно нуждалась в стирке.
Philip had never seen him in a clean collar.	Филип ни разу не видал на нем чистого воротничка.

He was a man of few words, who gave his lesson conscientiously but without enthusiasm, arriving as the clock struck and leaving on the minute.	Мосье Дюкро мало говорил, уроки давал добросовестно, хоть и без особого интереса, появляясь и уходя минута в минуту.
His charges were very small.	Получал он гроши.
He was taciturn, and what Philip learnt about him he learnt from others: it appeared that he had fought with Garibaldi against the Pope, but had left Italy in disgust when it was clear that all his efforts for freedom, by which he meant the establishment of a republic, tended to no more than an exchange of yokes; he had been expelled from Geneva for it was not known what political offences.	Человек он был необщительный, и то, что Филип о нем знал, он услышал от других; говорили, что мосье Дюкро сражался с Гарибальди против папы, но с возмущением покинул Италию, выяснив, что все его усилия добиться свободы - под нею он подразумевал создание республики - привели к замене одного ярма другим. Из Женевы его выслали за какие-то политические прегрешения.
Philip looked upon him with puzzled surprise; for he was very unlike his idea of the revolutionary: he spoke in a low voice and was extraordinarily polite; he never sat down till he was asked to; and when on rare occasions he met Philip in the street took off his hat with an elaborate gesture; he never laughed, he never even smiled.	Филип с любопытством разглядывал мосье Дюкро - уж очень он не подходил к его представлению о революционере: швейцарец говорил тихим голосом и был изысканно вежлив, никогда не садился, пока его об этом не просили, а в тех редких случаях, когда встречал Филипа на улице, изящным жестом снимал шляпу. Он никогда не смеялся и даже не улыбался.
A more complete imagination than Philip's might have pictured a youth of splendid hope, for he must have been entering upon manhood in 1848 when kings, remembering their brother of France, went about with an uneasy crick in their necks; and perhaps that passion for liberty which passed through Europe, sweeping before it what of absolutism and tyranny had reared its head during the reaction from the revolution of 1789, filled no breast with a hotter fire.	Более зрелое воображение нарисовало бы подающего блестящие надежды юношу, вступившего в жизнь в 1848 году, когда у королей при одной мысли об их французском собрате пренеприятно ломило шею; быть может, пламенная жажда свободы, которая охватила всю Европу и смела все пережитки абсолютизма и тирании, воскресшие в годы реакции, последовавшей за революцией 1789 года, ни в одной другой груди не зажгла более яркого огня.
One might fancy him, passionate with theories of human equality and human rights, discussing, arguing, fighting behind barricades in Paris, flying before the Austrian cavalry in Milan, imprisoned here, exiled from there, hoping on and upborne ever with the word which seemed so magical, the word Liberty; till at last, broken with disease and starvation, old, without means to keep body and soul together but such lessons as he could pick up from poor students, he found himself in that little neat town under the heel of a personal tyranny greater than any in Europe.	Легко было себе представить его - страстного поклонника учения о всеобщем равенстве и правах человека - в пылу горячих споров, сражающимся на баррикадах в Париже, спасающимся от австрийских кавалеристов в Милане, брошенным в тюрьму здесь, высланным оттуда, черпающим надежду и вдохновение в магическом слове - Свобода... Но вот, постарев, сломленный болезнями и лишениями, не имея других средств к существованию, кроме грошовых уроков, которые он с трудом находил, он очутился здесь, в этом опрятном городке, под пятой тирании, более деспотической, чем любая другая в Европе.
Perhaps his taciturnity hid a contempt for the human race which had abandoned the great dreams of his youth and now wallowed in sluggish ease; or perhaps these thirty years of revolution had taught him that men are unfit for liberty, and he thought that he had spent his life in the pursuit of that which was not worth the finding.	Быть может, его замкнутость скрывала презрение к человечеству - ведь оно отреклось от великой мечты его молодости и погрязло в ленивой праздности; а может, тридцать лет революций привели его к выводу, что люди недостойны свободы, и он решил, что растратил жизнь в бесплодной погоне за призраками.

Or maybe he was tired out and waited only with indifference for the release of death.	А может, он просто до изнеможения устал и теперь равнодушно ожидает избавления в смерти.
One day Philip, with the bluntness of his age, asked him if it was true he had been with Garibaldi.	Однажды Филип со свойственной его возрасту прямотой спросил мосье Дюкро, правда ли, что он сражался под знаменами Гарибальди.
The old man did not seem to attach any importance to the question.	Казалось, старик не придал этому вопросу никакого значения.
He answered quite quietly in as low a voice as usual.	Он ответил невозмутимо, как всегда тихим голосом:
"Oui, monsieur."	- Oui, monsieur[*12].
"They say you were in the Commune?"	- Говорят, вы были коммунаром?
"Do they?	- Вот как?
Shall we get on with our work?"	Что же, будем продолжать заниматься?
He held the book open and Philip, intimidated, began to translate the passage he had prepared.	Он раскрыл книгу, и оробевший Филип принялся переводить приготовленный урок.
One day Monsieur Ducroz seemed to be in great pain.	Как-то раз мосье Дюкро пришел на занятие совсем больным.
He had been scarcely able to drag himself up the many stairs to Philip's room: and when he arrived sat down heavily, his sallow face drawn, with beads of sweat on his forehead, trying to recover himself.	Он едва осилил высокую лестницу, которая вела в комнату Филипа, а войдя, тяжело опустился на стул, бледное лицо его осунулось, на лбу блестели капельки пота, он с трудом переводил дыхание.
"I'm afraid you're ill," said Philip.	- Мне кажется, вы нездоровы,- сказал Филип.
"It's of no consequence."	- Ничего.
But Philip saw that he was suffering, and at the end of the hour asked whether he would not prefer to give no more lessons till he was better.	Но Филип видел, как ему плохо, и в конце урока спросил, не хочет ли он повременить с занятиями, пока ему не станет лучше.
"No," said the old man, in his even low voice. "I prefer to go on while I am able."	- Нет,- сказал старик своим ровным, тихим голосом.- Лучше продолжать, раз я еще в силах.
Philip, morbidly nervous when he had to make any reference to money, reddened.	Филип, болезненно стеснявшийся всяких разговоров о деньгах, покраснел.
"But it won't make any difference to you," he said. "I'll pay for the lessons just the same.	- Но для вас это не составит никакой разницы,-сказал он.- Я все равно буду платить за уроки.
If you wouldn't mind I'd like to give you the money for next week in advance."	Если позволите, я дам вам денег за неделю вперед.
Monsieur Ducroz charged eighteen pence an hour.	Мосье Дюкро брал полтора шиллинга за час.
Philip took a ten-mark piece out of his pocket and shyly put it on the table.	Филип вынул из кармана монету в десять марок и смущенно положил ее на стол.
He could not bring himself to offer it as if the old man were a beggar.	Он не мог заставить себя протянуть ее старику, точно нищему.
"In that case I think I won't come again till I'm better." He took the coin and, without anything more than the elaborate bow with which he always took his leave, went out. "Bonjour, monsieur."	- В таком случае я, пожалуй, не приду, пока не поправлюсь.- Мосье Дюкро взял монету и, как всегда молча, отвесил церемонный поклон.-Bonjour, monsieur[*13].