Андрей Лещинский - Собаки

Он сдался на ее нытье и отослал в налоговую инспекцию декларацию о доходах, в которой указал, что продал принадлежавший ему на праве личной собственности антикварный резной шкаф из красного дерева за двести восемьдесят семь тысяч рублей. Он отнес в сбербанк восемнадцать процентов от этих денег, положил остаток на свой таблеточный счет и стал ждать, чем кончится дело.

Серьезных оснований для беспокойства у него не было. Закон об обязательном разовом налогообложении личного имущества граждан, обращенного гражданами в личную собственность до вступления в силу этого закона, был его союзником. Простыми словами, каждый гражданин, желавший стать официальным собственником неизвестно откуда взявшейся вещи, должен был заплатить восемнадцать процентов налога.

Бриллианты в ушах любимой дамы, дорогие часы, картины, антикварная мебель — все эти и многие другие роскошные вещи покупались с рук, за наличные и без всяких документов. Кто-то не хотел показывать доходы, кто-то хотел купить подешевле. Купив, новые владельцы иногда оказывались перед необходимостью легализации своего имущества.

Надо было платить налог. Но с какой суммы? Вся эта роскошь, как правило, объявлялась семейным достоянием, наследством, полученным от скончавшейся в начале века тетушки. Сколько стоит вещь, всегда было неизвестно, и всегда перед уплатой налога следовало ее оценить.

Саша был директором и единственным владельцем небольшой конторы, имевшей все необходимые лицензии на проведение оценки заявленных к налогообложению предметов. Он понимал, что работает мерзавцем и подонком, но приемлемого выхода не видел.

Половина работоспособного населения была государственными служащими. Из оставшейся половины половина не служила, а прислуживала. Подметала за чиновниками пол, носила им кофе и доставляла прочие радости. Примерно два с половиной процента населения составляли, так сказать, элиту, которая питалась выделениями государственного аппарата, помогала ему тянуться к пище, находила жертвы на растерзание. Остальные торговали, обслуживали друг друга, бедствовали, сваливали подальше, да и там сладко не было.

Саша был в самом низу элиты, глубоко и искренне себя за это презирал, но выхода не видел. Клиенты у его фирмы были, и меньше их не становилось. Схема была проще простого. Официальная оплата экспертизы шла в кассу и к Саше отношения не имела — ее тут же отбирали чиновники. Дальше делались две оценки — официальная, с которой клиент платил налог, и реальная — то есть сколько вещь действительно стоила. С разницы Саша брал три процента наличными. Клиент экономил пятнадцать процентов. Крышевавшему чиновнику Саша относил десять процентов от своих доходов. Он не загибал реальную оценку, никогда не требовал больше трех процентов, официальную оценку его фирмы всегда принимали все учреждения. Все были довольны. Саше тоже хватало.

В начале июля Саше позвонил Гена из ювелирного магазина.

— Знаешь, Шурик, кажется, мы приехали.

— Что?!

— Подъедь ко мне. Не заходи, я выйду.

В машине Гена сказал.

— Пришли из прокуратуры, забрали наш с тобой договор.

— Только мой?

— Да, только один.

— А что в нем плохого? По нему же денег не проходило.

— Это полбеды, даже меньше. Они сняли кассу на день подписи и протокол отключений системы безопасности. А это, сам понимаешь…

— То есть выходит, что я к тебе зашел, денег у меня не было, система меня не пустила. Ты ее отключил, мы подписали договор, а потом кто-то купил этот долбаный гарнитур. А в это время еще кто-нибудь заходил?

— То-то и оно, что нет.

— Ну… Что ж мы так, не подумали?

— Ну, знаешь… Они никогда так не копали. Кто мы такие, чтоб под нас так рыть? Кому мы нужны?

— Значит, нужны. Тебя не спрашивали, кто купил?

— Пока нет.

— Ну, чего делать. Спросят, говори, что я. Зашел, подписал договор, а потом взял, да и купил за наличные.

— А ты как будешь выкручиваться?

— Пока не знаю. Но одному проще, чем вдвоем.

Саша с Геной были молодцы. Говорили спокойно, не дергались. Умели себя вести в сложных ситуациях. После разговора Саша ехал домой, изо всех сил стараясь не дрожать и не выть от страха.

«Сдал декларацию, придурок паршивый!.. Женька, зараза поганая!.. Генка скот!..» Он понял, что перестает контролировать себя, что сейчас въедет в столб или в чужую машину, сумел остановиться у обочины и выйти на свежий воздух.

Опять была суббота, и вышел он у главной аллеи того же парка. Было жарко, с него тек холодный пот, дорожка подпрыгивала под ногами, деревья скрывали в кронах маленьких злобных чудовищ. Он понимал, что от паники добра не будет, что надо держать себя в руках, что всегда можно откупиться, отболтаться, отмазаться, если не потерять голову и не показывать страха. Саша дышал глубоко, старался не бежать и даже заставил себя сесть на спинку лавочки на перекрестке аллей.

Девочка кормила голубей. Она немного загорела и стала старше. На ней была очень короткая джинсовая юбка и спортивная маечка. Саша привычно отвел глаза в сторону. Потом решил, что в такой мрачный день можно дать слабину и разрешить себе что-нибудь приятное. Девочка была очень красива. Сердце перестало дергаться, он почувствовал подобие покоя, и тут же привычка к самоограничению опять надавила на шею, требуя отвести взгляд.

Вокруг никого не было. Девочка крошила булку, не обращая на Сашу внимания. Он заставил себя смотреть на нее, ведь этого никто не видел, и его взгляд никого не задевал и не беспокоил.

Вдруг бродячая дворняжка выскочила из-за лавки, кинулась в кучу голубей и схватила одного голубя за крыло. Девочка бросила булку и прыгнула в сторону собаки. Она успела схватить голубя, потянула к себе, другой рукой схватила собаку за холку и стала вырывать птицу. Собака выпустила крыло, оскалилась и зарычала на девочку.

Саша потерял остатки разума, тоже спрыгнул с лавки и бросился на выручку. Он все-таки обезумел не до конца и понимал, что его бешеные прыжки излишни — достаточно было прикрикнуть, и трусливая собачонка убежала бы. Но справиться с собой не мог. Он схватил собаку двумя руками, поднял высоко в воздух и хотел швырнуть ее куда-нибудь, тут девочка закричала пронзительно и громко: «Не надо, не убивайте!», он замер с собачонкой в руках. Та извернулась и сильно цапнула его за предплечье. Саша выронил собаку, и она, прижав уши и поджав хвост, убежала и спряталась в колючих и грязных кустах.

Девочка бросила булку и побежала за собакой. Саша остался одни. Он хотел бы тут же, на месте, умереть, но понимал, что так просто это не бывает.

Он пошел к машине, мечтая хотя бы упасть в обморок, но и это было ему недоступно. Когда он открывал дверцу, жучка несильно кольнула его в руку. Она никогда не мешала ему пользоваться машиной, но Саша слышал много страшных историй и знал, что это означает и чем это может кончиться. В почтовом ящике его квартиры лежал конверт с печатями районной налоговой инспекции. Он взял его онемевшей рукой и снова почувствовал укол. Стало больно, он понял, еще не вскрыв конверт, что его ждут завтра утром, что церемониться с ним не собираются и что деваться ему некуда.