Андрей Лещинский - Собаки

— Ну, вы хорошо устроились, ни в чем не нуждаетесь. Мы присматриваем за вами, видим, что вам не надо работать, вы все просто так берете. Константина вашего сегодня, кстати, арестовали.

О, господи! Позавчера он продавал Константину ай- ди восемнадцать, а сегодня, значит, уже всё. Саша сдвинул руку еще на полсантиметра вправо.

— Кто это «мы»?

— Да что там долго разговаривать, — сказал второй мужчина. — Ты же сам понимаешь, что долго так не протянешь. Тебя уже со всех сторон пасут. В общем так, давай к нам, а то... В общем, деваться тебе некуда.

— А кто вы такие?

Опять заговорил первый мужчина. Он начал нести какую-то чушь о преступном диктаторском режиме, о необходимости всем немедленно вскочить и бежать куда-то отстаивать свои гражданские права, об организации истинных патриотов, которые, рискуя жизнями... Если бы не было так страшно, Саша мог бы заснуть от тоски этих речей. Он понял, что эти два человека какие-то депутаты, что им чего-то надо, то ли действительно они стряпают политический заговор, то ли просто денег хотят заработать. Главное, что они знали про Сашу, и Саша был им очень нужен.

Первый говорил долго, убеждал. Второй иногда вмешивался и говорил: «Смотри, мы всегда тебя найдем» или: «Тебе деваться-то все равно некуда, ты нас бортануть не думай», — и тому подобное.

Саша не возражал, мычал в ответ: «Ну, да, ну, конечно...». Он не понимал, чем все это закончится. Стрелять ужасно не хотелось. Хотелось, чтобы как-нибудь само собой рассосалось, и, к его изумлению, так оно и вышло. Двое встали, назначили Саше встречу назавтра на два часа дня в ресторане на Невском, еще раз пуганули и ушли.

Саша подождал полчаса, собрал свои вещи, половину дорожной сумки заняли пачки денег, взял Жучку за поводок, взял сумку в левую руку, положил пистолет в карман брюк, сунул в этот карман правую руку и пошел к машине. Ему никто не пытался помешать. Самолет в Аддис-Абебу вылетал в девять утра, сейчас было пять вечера. Саше было все равно, чем заняться, и он решил попробовать пристроить Жучку.

С сумкой, пистолетом и Жучкой он зашел в магазин к Гене. Гена сидел у себя в кабинетике. Они не виделись несколько лет, Гена вскочил, попытался изобразить радость, но Саша понимал, что с человеком, попавшим под конфискацию и теперь неизвестно откуда взявшимся, дело иметь нервно, а то и опасно.

Он в двух словах рассказал Гене свою историю, ничего не сказал только про сегодняшний день. Сказал, что на днях уезжает в другой город, что не хочет брать с собой Жучку, может быть, единственную в своем роде собаку, и готов подарить ее Гене.

— И что мне с ней делать?

— Не хочешь то же, что и я?

— Извини, зачем? Ты сделал. Много ты с этого поимел? Что у тебя за жизнь?

— А у тебя?

— А что у меня? Ну, да. Уши надо завязывать. Но у меня бизнес, я как-то устроился, ко мне претензий нет, прятаться не надо. А у тебя что? Живешь воровством, скрываешься, сам понимаешь, что рано или поздно, а скорее рано, тебя возьмут. И для чего это? Зачем ты вообще это сделал? Люди и не с таких ударов поднимаются.

— Сделал... Да надоело все это. Захотел быть свободным.

— И от чего ты освободился?

— От всего. От пилюли этой поганой, от присмотра, от полиции, от гадости всей этой вашей. Ты прав, конечно, получилось не очень хорошо, у меня многого нет, но есть свобода, а она дороже всего.

— Да нет у тебя ничего. И свободы этой нет вообще. Что такое свобода?

Саша с середины разговора стал присматривать за Геной, но, вроде бы, тот никуда не пытался звонить. Впрочем, доносить тоже опасно. Потом на допросы не находишься.

Саша и Жучка переночевали в машине. В восемь утра подъехали к аэропорту. Саша думал, думал, потом все-таки достал из дорожной сумки вторую сумку и спрятал в ней Жучку.

Он шел к самолету через многие служебные воротики, его никто не замечал и не пытался остановить, но он спиной чувствовал, как за ним, не отставая и не приближаясь, идет его вечный спутник — страх.

Через полчаса самолет взлетел, а еще через четыре часа сел в Аддис-Абебе.