Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

– Прямо не знаю, – Ангелина Васильевна остановилась перед обитой прорванным дерматином дверью, – комната маленькая ровно конура. Стыдно туда человека селить, хотя после войны мы в ней сам-пятеро жили, – по лицу бабки Пьер понял, что у нее есть северная кровь.

Римма внезапно сказала:

– Петр сава хасава, пидья манзара, – бабка подтолкнула ее: «Пидья тов Печора джав?». Римма кивнула:

– Петр ху мервуна хайя манзара. Джилейя хардар, – она взяла Ангелину за сухую ручку, – эя?

Пьер понятия не имел, о чем они говорят. Бабка распахнула дверь.

– Здесь койка и коврик, – Ангелина Васильевна вздохнула, – шкаф, тумбочка…

Подслеповатое барачное окно выходило в палисадник, трепещущий золотом полярных берез. Давешний котик, ловко проскользнув между ними, уселся на покрытый вспучившейся краской подоконник. Пьер покачался на половице.

– Наверняка, гнилые, – понял инспектор, – переложить бы их. Впрочем, весь барак дышит на ладан, если говорить по-русски, – они с Риммой быстро покинули застолье. Гена, обнимавшийся со все-таки Томой на тахте, пьяно пробормотал:

– Михайлыч, на выходных едем на рыбалку. У моего кореша есть катер, – Пьер отозвался: «Непременно». Во дворе он смешливо заметил мадемуазель Бергер:

– Летчик пригодится в хозястве, – Пьер оглянулся, – это полезное знакомство. Вокруг никого нет, – лайка, сидящая на цепи, лениво помахала хвостом, – я могу не заикаться, – он заставлял себя не рассматривать девушку слишком откровенно.

– Ей семнадцать лет, – бессильно понял Пьер, – а мне за тридцать, то есть тридцать один. И я не еврей, зачем я ей нужен? – Ривка-Римма носила хорошенькие, вышитые бисером сапожки и отороченную мехом курточку. Перехватив его взгляд, девушка объяснила:

– Это летняя обувь, кисы. Зимой их меняют на пимы, но я надеюсь, что до зимы вы найдете Паоло, – она вытащила пачку сигарет, – а что касается заикания, то продолжайте, у вас так не слышен акцент, – Пьер едва успел чиркнуть спичкой. Ривка заметила:

– Мне не исполнилось восемнадцати, мне не полагается курить. У нас строгая директриса, а город маленький, все друг друга знают. Если ей расскажут, что меня видели курящей, мне попадет по первое число, – Ривка деловито добавила:

– Я говорила с мамой и все знаю и о вас и о Майе, – она со значением помолчала, – получается, в Москве вы видели Исаака только несколько часов? – Пьер грустно кивнул:

– Мы поехали на Казанский вокзал, где у него была деловая встреча, – он решил умолчать о самородке, – там его арестовали, но мы с Ми, – он вовремя поправил себя, – с Майей успели скрыться от милиции, – Ривка поджала губы.

– Фараон рано или поздно умрет, – нараспев сказала девушка, – и мы освободимся из Египта в наши времена и наши дни. Сара в земле обетованной, и мы тоже там окажемся, – она встряхнулась, – но сейчас надо позаботиться о ночлеге, – девушка привела его именно на улицу Победы.

– У меня есть знакомый журналист, – заметила она по дороге, – у него однокомнатная квартира в центре, но тебе не стоит там появляться. Погоди, – Ривка оживилась, – я знаю подходящую квартирную хозяйку. Я подрабатываю нянечкой в детском саду, а она повариха, – оглядев действительно тесную комнатку, Пьер кинул рюкзак на незастеленную койку.

– В-в-все подходит, А-ангелина Васильевна, – мучительно заикаясь, сказал он, – с-с-пасибо, – бабка повела носом.

– Пидья сярка нгабтесь, – кисло сказала хозяйка, – пидья сярка нгерць? – Римма с готовностью ответила:

– Он был на дне рождения, – Пьер понял, что речь идет о водочном духе. Ангелина Васильевна хмыкнула:

– Ладно. Постель я принесу, – костлявые пальцы приняли десятирублевку, – погоди, – неожиданно легко приподнявшись на цыпочках, бабка сняла со шкафа грубо высеченную из дерева фигурку.

– Нгытарма, – коротко сказала она, – в этой комнате умер мой второй муж, – хозяйка перекрестилась, – это из его гробового шеста сделали. Сейчас по-старому не хоронят, однако он у меня был тадебя, – Ривка шепнула: «Шаман», – я его в тундру отвезла, как у дедов наших было принято. Первый мой муж погиб, когда война шла…

Пьер отчего-то поинтересовался: «На ф-фронте?». Темные глаза Ангелины Васильевны блеснули.

– Нет, – коротко ответила бабка, – его в Салехарде расстреляли в сорок третьем году. Устраивайся, Петр Михайлович… – дверь закрылась. Взяв на руки кота, Ривка присела на подоконник.

– Вы в городе ненадолго, – шепнула девушка, – завтра я иду заниматься с малышами в местный детский дом. Паоло могли привезти сюда, рядом колония его отца, – заметив грусть в ее глазах, Пьер все понял.

– Поэтому она здесь, – инспектору стало горько, – она любит Павла и надеется на встречу. Но ведь она ничего не знает о Лауре и вряд ли Павел ей что-то рассказал, – велев себе молчать, он отозвался:

– Да. Только будьте осторожны, сейчас нельзя вызывать подозрений, – пыльное стекло задребезжало. Пронесшийся над бараком военный самолет пошел на посадку.

Пожелтевшая шерсть чучела белого медведя пахла нафталином. Зверь держал в лапах кумачовую табличку: «Слава доблестным советским полярникам». Лозунг вился и над деревянными щитами, украшавшими пустынный вестибюль гостиницы «Заполярье».

Единственный отель, как о нем весело думал Саша, Нарьян-Мара располагался на улице Смидовича, которую, как он узнал, называли местным Арбатом. Организуя командировку, он выяснил, что в Нарьян-Маре нет обкомовской дачи.

– Какие дачи в тундре, – хмыкнул Саша, – но я в городе всего на пару дней, – «Заполярье» считалось лучшей гостиницей Нарьян-Мара.

– Других здесь нет, – усмехнулся Саша, – остальное клоповники, куда страшно зайти.

Трехэтажное «Заполярье» выстроили в пышном сталинском стиле. Напротив возвышалась неожиданно изящная башенка городского почтамта. Саша подозревал, что лет тридцать назад единственными постояльцами гостиницы были его коллеги из МГБ и полярные летчики.

Он появился в Нарьян-Маре тоже на полярном рейсе. Гражданская авиация летала сюда только из Архангельска, а Саша не хотел терять времени. Ему предстоял еще один полет, на этот раз в Усть-Цильму. В Новом Боре не было не только аэродрома, но даже и вертолетной площадки. Фокусника действительно держали в отчаянной глуши.

– Как и Лопатина, – недовольно хмыкнул Саша, – в которого ГУИН вцепился словно клещ.

Последние дни в Москве Саша занимался исключительно аппаратными играми. Товарищ Андропов, оставшийся недовольным пропажей Атоса и Миледи, кисло сказал:

– Товарищ Щелоков считает нецелесообразным наше вмешательство в дела ОБХСС, – название родственного ведомства в устах Андропова звучало ругательством.

– Сами понимаете, товарищ Гурвич, – Андропов всегда использовал настоящую фамилию Саши, – что нет смысла обострять отношения из-за какого-то, – голос Юрия Владимировича дышал льдом, – Бергера. Ему выпишут десятку и на этом его карьера антисоветчика закончится, – Саша подался вперед.