Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

– В двадцать восьмом году я был юнцом вроде тебя, – Золотов пыхнул «Беломором», – закончив десятилетку, я решил, что институт никуда не убежит. Я записался в юнкоры пионером, а потом собрал блокноты и пришел в «Комсомолку»…

На разоренной скатерти серели пятна пепла. Вторая бутылка водки опустела. Михаил Семенович покачал головой.

– Тебе такого нельзя, – Ривку, впрочем, без труда пустили в ресторан, – но твоей директрисы здесь нет, поэтому я налью тебе шампанского, – над бокалом выросла белая шапка пены.

Ривка принесла ментору собственноручно сделанный блокнот. Девушка хорошо управлялась с иглой. Ангелина Васильевна обучила ее ненецким узорам. Кусок выделанной оленьей кожи тоже приехал из тундры. Сыновья Ангелины Васильевны снабжали мать мясом и рыбой. Пожилая женщина часто говорила, что намеревается вернуться к семье.

– Мы приехали в город, потому что старик мой умирал, – призналась она Ривке, – во времена наших отцов он ушел бы в тундру, но я не могла его отпустить. Я помню, как у нас появились первые врачи и медсестры. Они спасли моего старшего сына. Сейчас у него пятеро детей и у младшего трое, – Ривка утвердительно сказала: «Но ваши внуки учатся в интернатах, а не в тундре».

Ангелина Васильевна сухо отозвалась:

– Мой первый муж уехал в Ленинград прямо из тундры. Он увидел электричество, однако вернулся к нашему народу, – муж Ангелины Васильевны стал первым ненецким поэтом.

– Сейчас на его место назначили другого, – однажды заметил журналист, – из-за того, что…

Золотов оборвал себя. Ривка понимала, почему он избегает этой темы.

Муж Ангелины Васильевны пошел под расстрел.

– Но я не знаю, почему, – она отпила шампанского, – и никто не помнит его стихов, – Ривка попыталась расспросить о прошлом Ангелину Васильевну. Старая женщина поджала губы.

– Милая, я осталась вдовой с двумя мальчишками, – вздохнула она, – при аресте рукописи забрали, а память у меня не та, что была, – Ангелина Васильевна помолчала, – но насчет внуков моих не беспокойся. Они выросли ненцами. Ваш народ о своих заботится, – женщина улыбнулась, – и у нас ребенок никогда не пропадет, – Ривка, впрочем, увидела в детском доме малышей с северными лицами.

– Это полукровки, – она допила шампанское, – в городах ненцы другие, – спрашивать о делах тридцатилетней давности у молодых журналистов было бесполезно.

– Они ничего не знают, – Ривка сжевала яблоко, – а Золотов знает, но не скажет. И Ангелина Васильевна не скажет, – пожилая женщина спокойно говорила о своей смерти.

– Только меня гложет, что моего первого мужа зарыли в безымянную могилу, – она приложила руку к сердцу, – надо три раза объехать на нартах вокруг чума, а потом повезти покойника с вещами на кладбище. У нашего рода могилы на Вай Хабце, где стоят наши святилища, – Ривка слышала о ненецких идолах на острове Вайгач. Она решила оставить эти разговоры на потом.

– Сначала надо спасти Паоло, – девушка утащила сигарету из пачки Золотова, – Пьер договорится с вертолетчиком, а остальное дело техники, – кузен велел ей, как он выразился, не подвергать себя опасности.

– Тебе здесь работать, – Пьер помолчал, – я прогуляюсь к детдому и выясню, как лучше туда попасть, а ты предупреди Паоло, – Ривке поговорила с мальчиком после первой репетиции будущего театрального кружка. Детям понравилась сказка о северном олене и утке.

– Они не поженятся, Римма Леонидовна, – заявила та же бойкая девчонка, – птицы не выходят замуж за животных, – по библиотеке пронесся звонкий смех, девица настойчиво сказала:

– Пьеса хорошая, но надо, чтобы была любовь, – Ривка уверила ее: «Будет». Паоло провел репетицию за шкафом, однако потом выяснилось, что мальчик не забыл английский язык.

– Я говорил сам с собой, – Паоло прижался к ней за пыльной шторой, – тетя, вы волшебница? – Ривка сглотнула слезы.

– Нет, милый, но здесь твой дядя Пьер, – малыш ахнул, – и вы скоро поедете домой, – Паоло не хотел ее отпускать, но Ривка уверила его:

– Осталось немного, – сердечко мальчика колотилось, – скоро твой папа освободится из тюрьмы и вы встретитесь, – Ривка пока не сказала малышу, что его мать жива.

– Пьер это сделает, когда они окажутся на свободе, – девушка затянулась сигаретой, – хотя пока они не выберутся из СССР, никакой свободы быть не может… – Золотов полюбовался блокнотом.

– Ты знаешь, что подарить старому журналисту, – он посмотрел вдаль, – имей я смелость, я написал бы роман о случившемся тридцать лет назад в здешней тундре. Но лучше потанцуй за меня, – Ривка видела, что Золотов пьян, – с моей культей это не по силам, – ментор потерял пальцы на левой ноге, отморозив их на Ямале тридцать лет назад.

– В то время расстреляли мужа Ангелины Васильевны, – поняла Ривка, – что же все-таки произошло? Поманив ее к себе, Золотов шепнул:

– Мандалада и больше я тебе ничего не говорил, – он громко заметил:

– Это танго я помню. Оркестр Цфасмана играл его в саду «Эрмитаж» в тридцать пятом году. Я вернулся из Биробиджана и сидел с делегацией западных журналистов, – Золотов криво усмехнулся, – а потом поехал на север за казенный счет… – Ривка налила ему водки.

– Выпейте, – ласково сказала девушка, – выпейте, Михаил Семенович, – опрокинув рюмку, Золотов свесил седую голову на грудь.

– Ах! Эти черные глаза меня пленили, их позабыть нигде нельзя – они горят передо мной…

У певца оказался неожиданно хороший голос. Ривка услышала рядом приятный тенор:

– Ах! Эти черные глаза меня любили, куда же скрылись вы теперь? Кто близок вам другой?

Светловолосый парень в невиданных в Нарьян-Маре фирменных джинсах коротко поклонился.

– Позвольте пригласить вас на танец.

На ее нежных губах блестели капельки виноградного сока. Гроздь изабеллы в хрустальной вазе играла бархатистой чернотой. Рядом розовели узбекские персики. Прядь светлых волос падала на стройное плечо в обтягивающей водолазке. Саша оценил вкус молодой журналистки. Римма носила замшевую юбку, расшитую местными узорами.

– Меня интересуют северные культуры, – глаза у нее тоже оказались цвета арктического льда, – я хочу поступить на журфак или в Литературный институт, но сначала я должна набраться газетного опыта, – Римма кивнула на столик, где дремал похожий на Эренбурга старик, – это наш выпускающий редактор, Михаил Семенович. У него сегодня день рождения.

– Представляете, товарищ Матвеев, – оживилась Римма, – Михаил Семенович работал с товарищем Кольцовым! Он знал Булгакова и видел Маяковского, – Саша не сомневался, что журналист с такими знакомствами попал на север не по своей воле.

– Мне тоже нравится Булгаков, – он подлил девушке шампанского, – я не разбираюсь в литературе, я инженер, однако он замечательный писатель, – Саша с удовольствием читал «Мастера и Маргариту» и по очереди сводил мальчишек на новую постановку «Бега» в театре Сатиры.