Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

– Ты говорил, что в тундре хочешь обосноваться, – Ангелина Васильевна кивнула, – но рядом мало месторождений, – ее лицо помрачнело, – и хорошо, что так. Из-за них мрут рыба и зверь, а если мы разучимся охотиться и рыбачить, что от нас останется? – Ривка ловко встряла.

– Петру Михайловичу не обязательно ехать на месторождения, – заявила девушка, – он может устроиться в рыболовецкую бригаду. Вы говорили, что ваш старший сын в Нельмином-Носу, – Ангелина Васильевна велела:

– Карандаш давай, я весточку напишу, – бабка зашевелила губами, – когда мой первый муж составлял наш алфавит, буквы другие были, а сейчас мы на русские перешли, – Ривка шепнула Пьеру:

– Раньше у них алфавит был латинский, – Ангелина Васильевна уверила его:

– Сын мой старший о тебе позаботится. По-русски его Василием Прокопьевичем зовут, а мы взрослых по именам не кличем.

Записка лежала в кармане ватника Пьера. Вертолет прогревал мотор, Ривка затянула вокруг его шеи вязаный шарф.

– Паспорт у тебя есть, – деловито сказала девушка, – но твоими документами в тундре никто не заинтересуется. В Нельмином Носу работает почта, телефон училища я тебе дала. Звони, когда сможешь. Я уверена, что Паоло сюда вернется, а остальное дело техники…

Москалев высунулся из кабины.

– Да поцелуй ты ее, Михайлыч, – заорал вертолетчик, – что ты за мужик такой стеснительный!

Пьер неловко ткнулся губами в ее холодную щеку: «Извини. Будь осторожна, пожалуйста».

Девушка мимолетно улыбнулась: «Буду. У тебя все получится, Петр Михайлович».

Золотой луч рассвета вырвался из-за низких туч, ее волосы заиграли чистым янтарем. Вскинув на плечо рюкзак, прихрамывая, Пьер пошел к вертолету.

Яркую фотографию окружили бережно выпиленной берестяной рамкой. Хорошенькая девушка, смущенно улыбаясь, держала перетянутый розовой атласной лентой сверток. Воронежский Юра ласково сказал:

– Ты только Ольгу видел, как мы расписывались, – он водил пальцем по снимку, – вот мамаша моя и сестренка. Она радуется, что стала тетей, – девочка тащила букет цветов.

Юра вздохнул:

– Домой бы попасть. Здесь скоро снег пойдет, – за окном курилки простирались серые тучи, – а дома арбузы созрели, – Юра помолчал, – я попросил Ольгу не приезжать сюда зимой, малышка может простудиться… – Павел искоса взглянул на мрачное лицо парня.

– Он увидит дочку только в следующем году, – Павел потрепал Юру по плечу, – а я могу никогда не увидеть Паоло.

Он велел себе не думать о самом плохом. В скором времени Павел ожидал письма от Ривки. Конверты из Нарьян-Мара приходили в колонию каждые две недели. Зэка деликатно не интересовались, с кем переписывается Павел.

– И передача должна подоспеть, – он взглянул на круглые часы в курилке, – Юра накрывает поляну в честь рождения дочки, надо что-то принести к столу, – Павел получал хорошие посылки. Смотрящий искусно прятал в продукты записочки от Исаака. Павел узнал, что юноша видел в Забайкалье Витю Лопатина.

– Сейчас Витька на Ямале, – Павел вытянул ноги, – хотя с тем же успехом он может быть на Марсе, – никакого способа увидеться с другом не существовало. Павел не надеялся на перевод в Харп.

– И Витьку сюда не пришлют, – горько понял он, – комитет знает, что мы остаемся друзьями. Они не рискнут, потому что мы можем вместе уйти в побег, – Павел понимал, что на побег у него шансов мало.

– Если и вовсе нет, – он задумался, – для побега надо попасть в тайгу, а начальник колонии держит меня в крепостных художниках и не переведет на лесоповал, – за решеткой курилки послышался грохот железных ворот. Юра привстал:

– Колонна возвращается, – зэка гоняли в тайгу пешком, – и автозак приехал, с газиком по пятам. Наверное, новеньких привезли, – новенькие в колонии были источником информации с воли. Столичной «Правде» и «Известиям», в которых, согласно пословице, не было ни того, ни другого, никто не доверял. Павел полистал брошенную на скамейку прошлогоднюю «Юность».

– Здесь тоже нет ни слова правды, – он с отвращением думал о своей писанине, – миллионы читателей «Юности», сотрудники и авторы журнала поздравляют Леонида Ильича Брежнева со славным юбилеем, – дальше шли рассказы о комбайнерах и машиностроителях, терзающихся производственными проблемами. Павел не хотел просматривать оглавление.

– Все одно и то же, – Юра прилип к решетке, – хорошо, что я читаю только русскую классику, – Павел брал в библиотеке единственный том Чехова, хотя знал строки наизусть. Он зашевелил губами:

– Точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих… – Ривка писала ему о перелетных птицах.

– Как я могу что-то обещать, – в который раз спросил себя Павел, – ей нет восемнадцати, а мне тридцать, – он чувствовал себя гораздо старше, – и мне осталось девять лет срока, – воронежский Юра надеялся на амнистию.

– С шестидесятилетием революции мы пролетели, – однажды сказал парень, – но скоро Олимпиада. Пусть хоть годик скостят. Малышка заговорит, а я еще буду здесь припухать…

Витька тоже должен был освободиться в восемьдесят шестом году.

– Словно менты сговорились, – хмыкнул Павел, – однако нам могут выписать вторые сроки, – он разозлился, – если я уйду в побег и меня поймают, я никогда не увижу свободы. Но Ривка права, нельзя всю жизнь провести со спутанными ногами. Я заберу ее из Нарьян-Мара, – решил Павел, – мой отец добрался до Америки и мы доберемся, – Юра удивленно сказал:

– Колонна заехала в гараж. Кого бы ни привезли, во дворе его не высадили, – Павел точным движением кинул окурок в пепельницу на длинной ножке.

– Привезли Железную Маску, – смешливо сказал он, – думаю, что полковник заказал свиней для подсобного хозяйства. К годовщине революции вохра устраивает банкет, понадобится много мяса…

По коридору прогрохотали сапоги, в курилку всунулся дежурный вохровец. Павел со значением посмотрел на старомодные часы на беленой стене. Под циферблатом висел раскрашенный Павлом щит: «Наши трудовые свершения! Все на вахту в ознаменование годовщины Октябрьской революции». До конца перекура оставалось семь минут.

– Ты кури на здоровье, – успокоил охранник Юру, – а ты, – он повернулся к Павлу, – быстро на выход. Начальник колонии вызывает, – Павел пробормотал себе под нос:

– Надо осваивать бюджет на пропаганду и агитацию, – натянув беретку, он отправился вслед за вохровцем.

Со времен их последней встречи начальник колонии полковник Миронов раздался еще больше и стал напоминать кабана.