Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

– В МВД все такие, – Саша вспомнил московского упрямца Артемьева, – большие шишки не сдают нормативы физической подготовки, – он подозревал, что в табельном пистолете Миронова завелись тараканы, – они стреляют только на охоте, когда волков загоняют с вертолета.

Саша считал такое поведение неспортивным. Следующим летом он хотел полететь с парнями в Сибирь. Симочка, не доросшая до сплава по рекам, должна была остаться у одного из дедушек.

– Или устроить пеший поход по Таймыру, – задумался Саша, – тайга кишит гнусом, а на севере прохладней.

По пути из Усть-Цильмы в Новый Бор он любовался нетронутыми лесами. Через пару недель дорогу должно было непоправимо развезти осенними ливнями.

– Пары недель мне не потребуется, – напомнил себе Саша, – Фокусник скоро уедет отсюда, – он не собирался сажать мерзавца в газик, встретивший его с автозаком в Усть-Цильме.

– Пусть едет со своим отродьем, – решил Саша, – парень действительно идиот.

В нарьян-марском детском доме Саша обнаружил, что Юдину ничего не сломали и не разбили. Наголо бритый мальчишка выглядел сытым. Саша помнил послевоенные нормы питания.

– Мы почти голодали, – разозлился он, – собирали грибы и ягоды, делили одно печенье на стол, а здесь их держат на санаторной диете, – сироты каждый день ели мясо и сладости.

Парень оставался таким же угрюмым. Саша и не собирался с ним разговаривать.

Предъявив заведующей детским домом подписанное опекой постановление о переводе Юдина в Москву, он запихнул парня сначала в машину, а потом в вертолет.

– Его вырвало и он обмочился, – брезгливо поморщился Саша, – мне не во что его переодевать, пусть от него воняет, – парень добрался до Нового Бора в одиночестве, в гремящем автозаке. В колонии, вытаскивая его наружу, Саша заметил зареванное лицо мальчишки.

– Пошел он к черту, волчонок, – ребенка оставили в комнате виданий, – он решил, что его сажают в тюрьму. Останься он в детдоме, так бы и случилось, но он полетит в Москву, кататься, словно сыр в масле.

Фокусника ждала старая квартира на Патриарших. Саша не сомневался, что нынешний идиот Юдин отправится в хорошую школу.

– Фокусник у нас в руках, – он передал Миронову постановление министра Щелокова, – он сделает все, что мы ему скажем, – судьба матери ребенка Сашу не интересовала.

Бывшей доктору ди Амальфи недолго осталось жить. Вскоре в Лондон отправлялось трое парней из его «Альфы». Саша не мог показаться в Британии, однако он занимался с ребятами языком и учил их правильным манерам. Товарищ Котов считал, что пора уничтожить осиное гнездо в Хэмпстеде.

– На М твоим парням пока не замахнуться, – задумчиво сказал он Саше, – мы не знаем, где обитает она с Волковым, а его светлость прячется в Банбери. Его замок укреплен не хуже моего нынешнего пристанища. На старости лет мы стали ценить покой, – Саша отозвался:

– Если операция в Хэмпстеде пройдет удачно, товарищ Андропов согласится на мое, вернее, ваше предложение о восстановлении заграничного, – он поискал слово, – не отдела, но группы, – товарищ Котов кивнул:

– Я ожидаю вашего боевого крещения в следующем году в Афганистане, – Саша открыл рот, – товарищ Громыко не согласен со мной, но я забыл больше о том регионе, чем когда-нибудь знал наш министр иностранных дел, – наставник усмехнулся, – афганцы гордые люди. Они скинут Дауда сами, но им потребуется помощь…

Постановление об освобождении Левина Щелоков подписал в обмен на обещание Саши не вмешиваться в расследование по делу Бергера. Саша успокаивал себя тем, что мерзавец действительно получит десятку.

– Какая разница, где сидеть, – Миронов оставил автограф на бумаге, – товарищ Андропов прав, Бергер прекратит свои антисоветские активности, – Саша поднялся.

– Я подожду Левина в комнате для свиданий, товарищ полковник.

В беленом коридоре лязгнула железная дверь. Саша оценил подтянутую фигуру Левина. Лагерную синюю куртку Фокусник носил на манер артистической блузы. Серые глаза зэка остановились на Саше. Изящные ноздри задрожали, он нарочито отвернулся.

– Здравствуйте, гражданин Левин, – вежливо сказал Саша, – мы давно не виделись, – Левин не удостоил его и кивком.

– Он еще будет целовать мне руки, мерзавец, – Саша пропустил Фокусника в комнату для свиданий.

Их увезли с виллы на побережье Татарского пролива только в компании мопсов, но Павел помнил свои детские фотографии. Позади осталась спальня Ани и Нади с кроватками красного дерева под бархатными балдахинами, игровая комната, где возвышался игрушечный замок, выстроенный руками зэка, с башенками, витыми лестницами и горкой. Внутри поставили обитые шелком диванчики. Павел любил валяться на них с детскими журналами. Кто-то из мопсов залезал ему под бок, он шелестел страницами, кусая спелую грушу.

– Альбомы я тоже рассматривал, – он смотрел на своего сына, – я отыскал там тетю Розу и маму…

Торопливые карандашные наброски лица матери сохранились с той поры, когда она приезжала на виллу давать Ане и Наде уроки рисования.

– Она писала нашу маму и тетю Констанцу, – невесело сказала Аня, – после ее смерти портреты уничтожили, – сестры нашли рисунки Лючии в альбомах. Павел помнил и лицо отца.

– Его снимок тоже пропал, – ему стало горько, – у меня ничего не осталось. Маму зарыли в неизвестной могиле, а папа лежит на Аляске. Я обещал похоронить его во Флоренции, куда я вряд ли вернулсь…

Им не разрешили взять детские альбомы в интернат. В пятьдесят первом году Павлу тоже исполнилось четыре.

– Как Паоло сейчас, – по грязному лицу мальчика ползли слезы, – Котова, то есть Эйтингона, арестовали, а за нами приехали офицеры МГБ. Потом его ненадолго выпустили, однако мы пропали и он не нашел нас или вообще не искал…

Сын сидел на деревянной лавке. Устроившись рядом, Паук крепко держал мальчика за ручку. Павел не мог отвести глаз от ребенка.

– Но что случилось с Лаурой, – он испугался, – она не отдала бы малыша Пауку. Паоло могли похитить, а ее убить, – Павел вздрогнул от вкрадчивого голоса Паука. Гурвич говорил на английском языке.

– Он не знает итальянского, – понял Павел, – но я не могу ничего сказать Паоло. Он не солжет, даже если я попрошу его. Он малыш и он страдает, он не поймет меня, – мальчик не пытался высвободиться. Он скорчился на скамейке, байковую рубашечку испачкала рвота

– Его укачало в машине или в самолете, – Павел пожалел, что мебель привинчена к полу, – но, разбей я Гурвичу голову табуреткой, меня прикончит вохра, а Паоло окончательно осиротеет, – Гурвич мягко сказал:

– Павел Наумович, перед вами ваш сын. Он родился в семьдесят третьем году. Его мать – доктор Лаура ди Амальфи… – Паоло внезапно вырвал руку.