Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том шестой

– Триста тридцать километров, – заявил Иосиф, – даже по тамошним дорогам мы управимся за день, а потом остается надеяться на наши глаза и уши, – запечатав рукопись в пакет, Полина вырвала листок из блокнота.

– Милый папа, – ей захотелось привалиться к уютному плечу отца, – пусть контора мистера Бромли перешлет книгу в издательство Скрибнера. У нас все хорошо, мы отправляемся в путешествие и скоро увидимся, – Полина часто разговаривала с замком.

– Приезжайте потом в Банбери, – ласково сказал отец, – у нас все цветет. Хаим, наконец, освоит крикет, – Полина рассмеялась, – вы отдохнете под нашим крылом, – женщина покусала губы:

– У всех дети. Элишеве скоро рожать, а у Джеки и Микеле мальчики, – она велела себе не плакать, – но нам нельзя рисковать. Надеюсь, в Афганистане у Хаима не случится приступа, там все-таки не джунгли, – телефон на столе зазвонил. Полина узнала приятельский голос охранника Шалома, их первого учителя арабского языка.

– Лимузин подан, – весело сказал он, – за вами приехали из Беэр-Шевы, – Полина крикнула: «Хаим, вставай! Фрида уже здесь».

После обеда Еврейский Квартал погружался в блаженное безмолвие. Туристы, гомонившие по утрам в переулках, возвращались в гостиницы. Продавцы сувениров спускали трещащие жалюзи на окнах лавок. У Стены оставались лишь немногие молящиеся.

Солнечные лучи лежали на булыжниках маленькой площади. Ветви граната перевешивались через каменную ограду. Рядом с глубокой лазурью парадной двери дома иерусалимского песчаника сияла яркими цветами керамическая табличка «Семья Горовиц».

Полы внутри дышали прохладой. В передней висела большая абстрактная картина. Красный фон перечеркивала зеленая полоса. Холст привезли в Нью-Йорк из Сиэтла.

– Подарок из нашей личной коллекции, – весело сказал по телефону дедушка Теодор, – абстрактную живопись раввины разрешают. На вилле в Герцлии тоже висит его картина, – кузен Генрик получил полотно от покойного Марка Ротко.

– Они с Аделью завещали картину художественному музею в Тель-Авиве, – Хана тоже подписала соответствующий документ, – прекрати думать о завещаниях, все будет хорошо, – в передней еще стояла сумка на колесиках. Сабина, как она выражалась, сделала штучный товар.

– Я уверена, что никто не ходит с моими сумками на рынок Махане Йехуда, – написала кузина, – машина в Иерусалиме неудобна, а тебе надо кормить семью, – в серую замшу сумки отлично укладывались и передачи для больных детей. Хана вернулась из педиатрического отделения больницы Хадасса. Она застала Анну в госпитальной курилке.

– Здесь и мне можно покурить, – Хана коснулась руки женщины, – видишь, милая, все хорошо, это только аппендицит, – Лиору прооперировали вчера вечером. Скорая помощь быстро добралась до кибуца. Девочку в сопровождении матери отвезли в Хадассу. Анна высморкалась:

– Я переночевала у тети Риты в Меа Шеарим, они отдали мне ключи. Сегодня Лиору переводят в обычное отделение, но ей пока надо соблюдать диету… – Хана отдала доктору Леви пакет с черешней.

– Тогда поешь ты. Я принесу тебе кофе. Лиора все равно спит, – девочка отходила от наркоза, – не волнуйся, через неделю ты заберешь малышку домой, – рядом с сумкой валялись плетеные туфли жемчужно-серой кожи. В Нью-Йорке Хана сшила гардероб невесомых шелковых платьев. Одно из таких украшало манекен в ее гардеробной. Ткань цвета слоновой кости переливалась кружевными аппликациями.

– Тюрбан у меня тоже будет светлый, – она коснулась покрытой головы, – почему я стою? Надо разобрать покупки, приготовить кофе для Аарона, заняться делами… – муж возвращался домой перед минхой. Занятия в ешивах начинались в семь утра и часто затягивались за полночь. Хана заметила Аарону:

– Здешняя светская, то есть религиозная жизнь, такая же требовательная, как в Голливуде. Каждый день то свадьба, то помолвка, то обрезание, – Хана ходила на занятия для женщин в Меа Шеарим. Ортодоксы не посещали кино и не смотрели телевизор. В тамошних районах ее никто не узнавал, но в центре города она иногда ловила на себе недоуменные взгляды.

– Прохожие не понимают, я это или не я, но скоро все забудется. Я больше не снимаюсь в Голливуде, а в Израиле почти нет киноиндустрии. Но все еще изменится, не зря меня наняла Академия Рубина, – курс Ханы начинался после осенних праздников, – однако мои дни перед камерой миновали…

Она, впрочем, не покинула шоу-бизнес. В гардеробной, служившей и кабинетом, каждый день жужжал факс. Хана помогала Джорджу Лукасу в работе над сценарием будущей саги. Спилберг тоже собирался нанять ее консультантом. В следующем году Хана хотела выпустить моноспектакль по книге Полины. Документальный роман выходил в издательстве Скрибнера к Рождеству.

– Надо написать факс моим юристам, – она упорно рассматривала картину Ротко, – погладить праздничное платье для Сары-Мирьям, – девочка осталась в Кирьят-Анавим.

– Дядя Эмиль привезет ее завтра к хупе, – Хана сглотнула слезы, – пусть побудет на свежем воздухе. – легкий ветер колыхал прозрачные занавеси на окнах.

Хана сама обставила дом. Кое-какая мебель приехала с Фабрики, Иосиф отвез их с Аароном на блошиный рынок в Яффо. Пьер прислал в подарок синий монохром Ива Кляйна. Хана покупала палестинские вышивки и антикварные ковры.

– Комнаты на верхнем этаже пустуют, – особняк, казавшийся с улицы маленьким, на деле был просторным, – мы хотели превратить их в гостевые, – Хану не покидало липкое чувство страха. Покинув педиатрическое отделение Хадассы, она спустилась на лифте в подвальный этаж больницы. Медсестра в приемном покое краем глаза взглянула на ее карточку национального страхования.

– Дежурный гинеколог в третьем кабинете, – утомленно сказала девушка, – прием по очереди, уважаемая госпожа, – очередь Ханы была за арабской женщиной, появившейся в больнице с двумя детьми. Лампочка замигала, она ласково сказала пациентке: «Идите, я за ними присмотрю». Мальчики доели черешню из ее сумки, Хана нарисовала с ними самолет и космическую ракету.

– Я не случайно вызвалась помогать детскому отделению, – поняла она, – я еще на что-то надеюсь, – врач в Хадассе, судя по всему, не ходила в кино. В новом удостоверении личности Хана значилась под фамилией Горовиц. В Нью-Йорке они с Аароном навестили унылые коридоры отдела для брачующихся в городской мэрии.

– Настоящая свадьба будет завтра, – Хана покусала губы, – надо все сказать Аарону, нельзя такое скрывать, – врач деловито заметила: «Срок два месяца. К Хануке родите, уважаемая госпожа. Все идет отлично. Я вижу, что это не первый ребенок». Хана едва смогла выдавить из себя: «Нет». Доктор шлепнула печать в карту.