Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том шестой

– Дракон мог выучить русский ради такой миссии – Саша опустился с чашкой кофе в плетеное кресло, – внешность у него подходящая. В Казахстане полно высланных корейцев, никто не станет разбираться, что перед ними за азиат, – искать в Казахстане корейца было тем более бесполезно.

– Но не в Караганде, – подытожил Саша, – на это паспортные столы способны. Ссылку с корейцев сняли, они живут где угодно, но вряд ли Дракон назовется русской фамилией, он должен сохранять легенду, – Саша почти захотел поехать на Лубянку и связаться с Карагандой.

– Где уже начали работать, – он взглянул на часы, – если это можно назвать работой. Ладно, если Дракон там, он никуда не денется. Он мог спасти доктора Кардозо, затаиться с ней по чужим документам и организовать побег с номерной зоны… – Саша выучил карту Казахстана почти наизусть.

– Надо проверить поселки в радиусе, – он задумался, – пятидесяти километров от шахты. Ближе закрытая территория, Дракону туда не пробраться, – сварив еще кофе, Саша нацарапал ласковую записочку Ларе и Моте. Мухтар тоже спал.

– Он у нас стал диванной собакой, – Саша прошел в свою гардеробную, – но на острове он побегает вдоволь, поухаживает за тамошними дамами, – он выбрал костюм серой итальянской шерсти и алый галстук.

– Фокусник расхаживал в похожем, – Саша оценил свое отражение в зеркале, – теперь его ждет бритая голова и ватник… – заседание суда на Каланчевской было открыто для публики. Саша мог не ездить на процесс.

– Это только пара часов, – успокоил себя он, – я все успею, – он хотел в последний раз взглянуть на мерзавца Левина.

– Скоро он сгинет в бараке, – Саша подхватил свой портфель, – я бы его расстрелял, но пятнадцать лет тоже хорошо, – Саша надеялся, что Левин получит по заслугам.

Дежурные по подъезду почтительно привстали. Толкнув тяжелую дверь, Саша полюбовался московским утром.

– Фокусник его больше не увидит, – солнце переливалось на жемчужном лаке «Волги» Лары, – подонок доигрался, – весело насвистывая, Саша пошел к своей машине.

Ради суда Павла переодели в унылый костюм советского производства. Еще в бутырской камере он повел плечами.

– Я человек эпохи Москвошвея. Смотрите, как на мне топорщится пиджак, как я ступать и говорить умею, – он вздохнул, – чур не просить, не жаловаться, не хныкать.. – воротник рубашки оказался тесным, Павел в сердцах сорвал проклятую пуговицу, – вот и не проси, великий поэт всегда прав…

Его привезли на Каланчевскую в сером милицейском фургоне. Заседание суда было открытым, однако Павел не ожидал увидеть в зале знакомых. Смотрящий, по понятным причинам, здесь бы не появился. Он рассеянно оглядывал пустынный зал.

– Мои бывшие так называемые приятели, – Павел скрыл усмешку, – наверняка перезваниваются, сообщая свежие сплетни о моем падении, – Павел, впрочем, предполагал, что его книги не изымут из библиотек.

– У них на такое не хватит ресурсов, – понял он, – Ривка и дальше сможет их читать, – в письме девочке он посоветовал ей читать классику. Ривка призналась, что любит Лермонтова.

– Ей тринадцать лет, – вспомнил Павел, – все подростки предпочитают Лермонтова Пушкину, – увлекшись, он на четырех страницах разобрал для девочки свою любимую «Тамань».

– Я обрадуюсь твоим рассказам, – добавил Павел, – вам, наверняка, выдали список летнего чтения, однако я уверен, что этих книг в нем нет, – он надеялся, что в Сыктывкаре можно найти рассказы Бунина.

– И непременно читай Чехова, – посоветовал Павел, – без него нет русской литературы, – он решил, что сможет преподавать на зоне.

– Я, в конце концов, кандидат наук, – напомнил себе он, – пусть я и не горжусь диссертацией. Аня организовала в колонии что-то вроде вечерней школы, я тоже этим займусь, – смотрящий объяснил ему, что законы воровского мира уходят в прошлое.

– Из поколения Волка почти никого в живых не осталось, – хмыкнул Павел Петрович, – а молодежь вся перемешалась, у них свои порядки, – ворам не полагалось участвовать в работе КВЧ, как по старинке предпочитал говорить смотрящий.

– Но я не блатной, – отозвался тогда Павел, – даже если правила и соблюдались бы, они на меня не распространяются…

Не слушая прокурора, он рассматривал тройку судей, заседающих под советским гербом. Павла охраняли два милиционера, Семен Львович и его помощник Андрей Петрович устроились на первом ряду. Зал блистал пустынными лакированными стульями, от бархатных гардин пахло пылью.

Ария предупредил Павла, что бесполезно собирать, как он выразился, положительные характеристики.

– Никто не подпишется под ходатайствами за вас, – невесело сказал адвокат, – зайди речь о бытовом преступлении, я озаботился бы такими документами, но расхищение народного имущества – другая статья, – он помолчал, – хотя мне неожиданно позвонил начальник Троицкого районного отдела милиции, – Павел узнал имя лысоватого майора только от Арии.

– Алексей Васильевич Исаков, – повторил он, – Семен Львович поблагодарил его от моего имени, – троицкий милиционер настоял на открытом чтении его обращения.

– Он не согласен с решением о переводе судебного заседания в Москву, – Павел удивился смелости милиционера, – он считает, что время телефонного права прошло, – Павел знал, что скажет прокурор.

– Он будет напирать на ваше членство в КПСС и работу в идеологических структурах, – заметил Ария, – тем хуже ваше предательство принципов социализма. Поддавшись на удочку быстрого обогащения, вы забыли о долге по отношению к партии и советскому народу, – адвокат добавил:

– Я со своей стороны, напомню им о так называемом убийстве, – Павел дернул щекой, – и о вашей подтвержденной депрессии. Ваше душевное состояние заставило вас не обратить внимания на преступный характер совершаемых вами действий, – Ария откашлялся, – получи вы своевременную помощь от трудового коллектива, ничего бы не произошло, – Павлу претила ложь, но другого ему не оставалось.

– Скажи я правду, – он рассматривал судей, – и пятнашки мне не миновать. Но я больше не могу лгать, не могу и не хочу, – Павел, впрочем, понимал, что ему не поверят.

– Нет смысла рассказывать, как Комитет искалечил мне жизнь, – дверь зала скрипнула, – но я, по крайней мере, заявлю, что не считаю себя виновным. То есть считаю, – понял он, – я не успел остановить Джошуа, но в остальном моя совесть чиста, – в последние недели он заставлял себя не думать о Лауре и малыше.

– Так легче, – понял Павел, – может быть, я не смогу связаться с ними в будущем, – он решил попросить Лауру чувствовать себя свободной. Павел надеялся, что его сына воспитает достойный человек. Горло дернулось, Павел приказал себе: