Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Уильям Моэм
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3.78/5. Голосов: 91
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Уильям Моэм, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Роман «Бремя страстей человеческих» во многом автобиографичен, это история молодого человека, вступающего в жизнь. На долю героя романа — Филипа Кэри — выпало множество испытаний. Рано осиротев, он лишился родительской заботы и ласки, его мечта стать художником так и осталась мечтой, а любовь к ограниченной порочной женщине принесла одни страдания. Но Филип мужественно прошел через все уготованные ему испытания и сумел найти в жизни свое место.

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Уильям Моэм

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

It was his ideas that they bandied about at table, and on his authority they formed their judgments.	Они обменивались за столом его мыслями и на его мнении основывали свои оценки.
They made up for the respect with which unconsciously they treated him by laughing at his foibles and lamenting his vices.	Почтение, которое они инстинктивно к нему питали, пряталось за насмешкой над его чудачествами и оплакиванием его пороков.
"Of course, poor old Cronshaw will never do any good," they said. "He's quite hopeless."	- Ну, конечно, от бедняги Кроншоу больше ждать нечего,- повторяли они.- Старик безнадежен.
They prided themselves on being alone in appreciating his genius; and though, with the contempt of youth for the follies of middle-age, they patronised him among themselves, they did not fail to look upon it as a feather in their caps if he had chosen a time when only one was there to be particularly wonderful.	Они кичились тем, что только они одни знают цену его гениальности, и, с юношеским пренебрежением говоря о его причудах, гордились, если кто-нибудь из них попадался ему под руку в минуту вдохновения, и он рассыпал перед ним дары своего ума.
Cronshaw never came to Gravier's.	Кроншоу никогда не приходил к "Гравье".
For the last four years he had lived in squalid conditions with a woman whom only Lawson had once seen, in a tiny apartment on the sixth floor of one of the most dilapidated houses on the Quai des Grands Augustins: Lawson described with gusto the filth, the untidiness, the litter.	Последние четыре года он жил с какой-то женщиной в крошечной квартирке на шестом этаже одного из самых ветхих домов набережной Великих Августинцев. Эту женщину видел только Лоусон, да и то один раз; он с жаром описывал грязь и убожество их жилья:
"And the stink nearly blew your head off."	- Вонь такая, что голова кружится!
"Not at dinner, Lawson," expostulated one of the others.	- Не смей рассказывать во время еды,-запротестовали товарищи.
But he would not deny himself the pleasure of giving picturesque details of the odours which met his nostril.	Но он не мог отказать себе в удовольствии и с живописными подробностями перечислил все запахи, которые разом ударили ему в нос.
With a fierce delight in his own realism he described the woman who had opened the door for him.	Наслаждаясь своим умением беспощадно видеть действительность, он изобразил им женщину, которая отворила ему дверь.
She was dark, small, and fat, quite young, with black hair that seemed always on the point of coming down.	Это была маленькая, толстая брюнетка, совсем еще молодая, с небрежно заколотыми волосами, в грязной кофте.
She wore a slatternly blouse and no corsets.	Корсетом она себя не стесняла.
With her red cheeks, large sensual mouth, and shining, lewd eyes, she reminded you of the Bohemienne in the Louvre by Franz Hals.	Румяные щеки, большой чувственный рот и блестящие похотливые глаза придавали ей сходство с висевшей в Лувре "Цыганкой" Франса Гальса.
She had a flaunting vulgarity which amused and yet horrified.	Ее развязная вульгарность была смешной и страшноватой.
A scrubby, unwashed baby was playing on the floor.	По полу ползал хилый, неухоженный ребенок.

It was known that the slut deceived Cronshaw with the most worthless ragamuffins of the Quarter, and it was a mystery to the ingenuous youths who absorbed his wisdom over a cafe table that Cronshaw with his keen intellect and his passion for beauty could ally himself to such a creature.	Кругом все знали, что эта потаскуха обманывает Кроншоу с самым последним отребьем Латинского квартала, и наивные юноши, внимавшие его афоризмам за столиком кафе, никак не могли постигнуть, как такой острый ум и страстная любовь к прекрасному мирились с подобной шлюхой.
But he seemed to revel in the coarseness of her language and would often report some phrase which reeked of the gutter.	Но он, казалось, упивался грубостью ее речи и часто повторял ее выражения, от которых так и несло сточной канавой.
He referred to her ironically as la fille de mon concierge.	Кроншоу насмешливо называл ее la fille de mon concierge[*61].
Cronshaw was very poor.	Кроншоу был очень беден.
He earned a bare subsistence by writing on the exhibitions of pictures for one or two English papers, and he did a certain amount of translating.	Он с трудом зарабатывал на жизнь обзорами художественных выставок, которые писал для кое-каких английских газет, и переводами.
He had been on the staff of an English paper in Paris, but had been dismissed for drunkenness; he still however did odd jobs for it, describing sales at the Hotel Drouot or the revues at music-halls.	Раньше он был парижским корреспондентом одной английской газеты, но его уволили за пьянство; однако он и поныне для нее писал -отчеты об аукционах в отеле Дрюо или рецензии на ревю в мюзик-холлах.
The life of Paris had got into his bones, and he would not change it, notwithstanding its squalor, drudgery, and hardship, for any other in the world.	Парижская жизнь стала ему необходима, как воздух, и он ни на что бы ее не променял, несмотря на нужду, унизительную поденщину и лишения.
He remained there all through the year, even in summer when everyone he knew was away, and felt himself only at ease within a mile of the Boulevard St. Michel.	Он жил в Париже, никуда не выезжая круглый год, даже летом, когда все, кого он знал, покидали город, и чувствовал себя хорошо только поблизости от бульвара Сен-Мишель.
But the curious thing was that he had never learnt to speak French passably, and he kept in his shabby clothes bought at La Belle Jardiniere an ineradicably English appearance.	Но, как ни странно, он так и не выучился прилично говорить по-французски и сохранял, несмотря на потертый костюм, когда-то купленный в "Ла бель жардиньер"[*62], свою типично английскую внешность.
He was a man who would have made a success of life a century and a half ago when conversation was a passport to good company and inebriety no bar.	Такой человек, как он, процветал бы лет полтораста назад, когда умение вести беседу открывало доступ в самое лучшее общество, а пьянство отнюдь не служило для этого помехой.
"I ought to have lived in the eighteen hundreds," he said himself. "What I want is a patron.	- Мне бы следовало жить в восемнадцатом веке,-говорил он сам. - Мне нужен меценат.
I should have published my poems by subscription and dedicated them to a nobleman.	Я издавал бы свои стихи по подписке и посвящал бы их какому-нибудь знатному лицу.
I long to compose rhymed couplets upon the poodle of a countess.	Мечтаю писать стансы в честь пуделя какой-нибудь графини!
My soul yearns for the love of chamber-maids and the conversation of bishops."	Душа моя жаждет интрижек с камеристками и легкой беседы с епископами.
He quoted the romantic Rolla,	Он цитировал романтическую жалобу Роллы:

"Je suis venu trop tard dans un monde trop vieux."	- "Je suis venu trop tard dans un monde trop vieux"[*63].
He liked new faces, and he took a fancy to Philip, who seemed to achieve the difficult feat of talking just enough to suggest conversation and not too much to prevent monologue.	Он любил новые лица; ему пришелся по душе Филип, которому удавалась трудная задача -поддерживать беседу, разговаривая так мало, чтобы не мешать монологам Кроншоу.
Philip was captivated.	Филип был им покорен.
He did not realise that little that Cronshaw said was new.	Он не понимал, как мало своего в мыслях Кроншоу.
His personality in conversation had a curious power.	В разговоре он приобретал над собеседником непонятную власть.
He had a beautiful and a sonorous voice, and a manner of putting things which was irresistible to youth.	Голос у него был красивый, звучный, а манера высказывать свои взгляды увлекала молодежь.
All he said seemed to excite thought, and often on the way home Lawson and Philip would walk to and from one another's hotels, discussing some point which a chance word of Cronshaw had suggested.	Все, что он говорил, будило мысль, и часто, возвращаясь домой, Лоусон и Филип прогуливались от гостиницы, где жил один из них, до гостиницы другого, обсуждая вопрос, на который натолкнула их случайно брошенная Кроншоу фраза.
It was disconcerting to Philip, who had a youthful eagerness for results, that Cronshaw's poetry hardly came up to expectation.	Филип со своей молодой нетерпимостью верил, что обо всем судят по результатам, и никак не мог понять, почему стихи Кроншоу ниже того, чего от него можно было ожидать.
It had never been published in a volume, but most of it had appeared in periodicals; and after a good deal of persuasion Cronshaw brought down a bundle of pages torn out of The Yellow Book, The Saturday Review, and other journals, on each of which was a poem.	Они никогда не выходили отдельным сборником, большая их часть печаталась в журналах; после долгих уговоров Кроншоу принес пачку вырезок из "Желтой книги", "Сатердей ревью" и других изданий.
Philip was taken aback to find that most of them reminded him either of Henley or of Swinburne.	Филип был озадачен, найдя, что все они напоминают ему то Хенли, то Суинбёрна.
It needed the splendour of Cronshaw's delivery to make them personal.	И только выразительное чтение Кроншоу придавало им своеобразие.
He expressed his disappointment to Lawson, who carelessly repeated his words; and next time Philip went to the Closerie des Lilas the poet turned to him with his sleek smile:	Филип высказал свое разочарование Лоусону, который опрометчиво повторил кому-то его слова, и, когда Филип снова пришел в "Клозери де лила", поэт обратился к нему со своей циничной улыбкой:
"I hear you don't think much of my verses."	- Вам, говорят, не очень нравятся мои стихи.
Philip was embarrassed.	Филип был сконфужен.
"I don't know about that," he answered.	- Да я бы этого не сказал.
"I enjoyed reading them very much."	Мне они доставили большое удовольствие.
"Do not attempt to spare my feelings," returned Cronshaw, with a wave of his fat hand. "I do not attach any exaggerated importance to my poetical works.	- Не старайтесь щадить мои чувства,- бросил ему Кроншоу, взмахнув пухлой рукой.- Я не придаю своей поэзии большого значения.