Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том четвертый

– Нам повезло, что организация Олимпиады, – Ритберг пощелкал пальцами, – беспорядочна. В добровольцы брали любого, достаточно было прийти и записаться.

Кроме двоих парней из левых кругов, в Олимпийской деревне работало и двое фидаинов, как себя называли палестинцы, из «Черного сентября» Саламе. Красный Принц выбрал арабов, хорошо говоривших по-английски.

– Брунса он туда не послал и правильно сделал, – Адольф раскурил сигарету, – шейх ему не доверяет, – Ритберг считал покойного Штрайбля откровенным дураком. Адольф не сожалел об убийстве друга юности.

– Штрайбль попался на удочку Брунса, – Иоганн мог оказаться агентом БНД, западногерманской разведки, – его внедрили в левые круги, чтобы следить за нами, – с документами Брунса все было в порядке, однако Адольф не сомневался в способности БНД нарисовать агентам какие угодно бумаги.

– БНД или BfV, местной контрразведки, – объяснил он Саламе, – скорее всего, Брунс работает на оба ведомства, – шейх задумался.

– Я не хочу его сейчас убивать, но и брать его на акцию опасно. Однако он минировал лимузин Штрайбля и не предотвратил взрыв, – Саламе помолчал, – будь он агентом, он нашел бы способ связаться с кураторами, – Адольф отмахнулся:

– Немецкая разведка посчитала Штрайблей косвенным ущербом. Для них важнее поймать вас, то есть нас, – он обвел рукой кухню, – что можно сделать, только притворившись занятыми расследованием взрыва. Хорошо, что сюда приехал Краузе, – добавил Адольф, – с ним свяжутся и объяснят, как себя надо вести…

Сегодня газеты напечатали проникновенный некролог Штрайблям. Под статьей подписался даже ненавидимый консервативными баварцами левый канцлер Брандт. Похоронная месса и погребение должны были состояться после Олимпиады.

– Краузе знает свое место, – подытожил Адольф, – а что касается Брунса, то завтрашняя ночь покажет, что к чему, – Брунс загнал патрон в ствол пистолета-автомата, Адольф невольно вздрогнул. Прозрачные глаза Альбатроса, как его называли арабы, были спокойны.

– У него очень знакомое лицо, – Адольф понятия не имел, где сейчас обретался его старший брат по матери, – но это только совпадение, – Брунс невозмутимо отозвался:

– Именно так, мой господин, но я надеюсь на расположение ко мне шейха Али Хассана, – Адольф подмигнул ему:

– Завтра ночью ты сможешь доказать свою верность не словом, а делом, Брунс.

Сидя на подоконнике эркера, Фридрих Краузе рассматривал покрытые патиной купола башен Фрауэнкирхе. Несмотря на занятость, вчера он заглянул на воскресную мессу, куда пришли и журналисты. Краузе никогда не упускал возможности пообщаться с прессой. Под пепельницей лежал местный «Курьер». Фридрих всегда хорошо получался на фотографиях.

– Но с Магдаленой под руку я смотрелся бы лучше, – он затосковал по жене, – хотя нельзя вызывать ее сюда, у меня не получится уделить ей должного внимания…

За девять месяцев брака Фридрих неожиданно для себя привязался к жене.

– Я даже не хочу детей, – понял Краузе, – малыши выигрышны для карьеры политика, но Магдалена отвлечется на их воспитание, а я перейду в разряд вторых скрипок, – ему нравилось нескрываемое восхищение жены.

– Ко мне никто никогда так не относился, – вздохнул Краузе, – Хана на меня смотрела, словно я мебель, – он напомнил себе, что нельзя быть эгоистом.

– Я сорву бедную девочку с места, – Фридрих зажег сигарету, – и для чего? Она будет сидеть в номере, в полицию ей хода нет…

Краузе достал из кармана пиджака простой блокнот на резинке. Как он и предполагал, бывший соученик Вольфганг растерялся в деле такого масштаба.

– Он топчется на месте, – хмыкнул Фридрих, – хотя, откровенно говоря, искать виновников взрыва все равно, что искать иголку в стоге сена…

Краузе прочел показания старого знакомца, инспектора де Лу. Ему не нравилось появление брата Ханы на Олимпиаде. Краузе не позволял себе недооценивать инспектора.

– Ему нет и тридцати лет, однако его называют лучшим сыщиком Франции, – вспомнил Фридрих, – хотя он занимается только преступлениями в сфере искусства, – последнее нравилось Краузе еще меньше.

У покойного Штрайбля имелся доступ в хранилище, как приватно называли неприметную квартиру на окраине Мюнхена, до отказа набитую полотнами, рисунками и эскизами. Творения дегенеративных, как их назвали нацисты, художников, всегда хорошо расходились на рынке. Дорогие полотна продавались на серых аукционах.

– Вроде устраиваемых Вале, – Фридриха что-то неуловимо беспокоило, – а более дешевые вещи можно купить напрямую. Вернее, можно было через Штрайбля, – он подозревал, что инспектор де Лу приехал в Мюнхен не ради спортивных соревнований.

– Мерзавец что-то пронюхал, – Фридрих закурил, – но я звонил Хранителю, у него все в порядке, – бывший арт-дилер, торговавший дегенеративным искусством в нацистские врмена, вел тихий образ жизни, присматривая за коллекцией.

Фридрих не рисковал покупать такие вещи. Он устраивал приемы, в апартаменты приходили журналисты и политики. Не желая вызывать подозрения и порождать в людях ненужное любопытство, Фридрих все-таки не устоял перед одной картиной, приобретенной им с большой скидкой члена движения. Полотно хранилось в особняке на Северном море, куда пресса не допускалась. Журналисты уважали стремление Краузе к уединению.

– Дайте нам отдохнуть, ребята, – смешливо сказал Фридрих, – мы с фрейлейн Брунс публичные люди, но нам хочется иногда побыть вдвоем, – он объяснил жене, что выбрал картину на аукционе.

– Девушка напоминает тебя, – Краузе погладил ее по щеке, – теперь ты всегда будешь рядом, даже если ты на гастролях, – Магдалена ахнула:

– Но это очень дорогое полотно, импрессионисты всегда в цене… – Краузе полюбовался большеглазой красавицей в испанском костюме.

– Кес ван Донген – фовист, – он мягко поправил жену, – ты знаешь, как я люблю тебя в роли Кармен…

Магдалена пела арии из оперы Бизе только в концертах. Дирижер Кельнской оперы считал, что ее тембр голоса не подходит для драматических ролей. С оборота холста давно свели соответствующую надпись, однако Краузе помнил провенанс картины.

– И помнить нечего, – он взглянул на молчащий телефон, – ван Донген продал эскиз в двенадцатом году барону Пьеру де Лу, деду нынешнего инспектора…

Краузе не сомневался, что полицейский составил каталог наследной коллекции, исчезнувшей во время войны.

– Вернее, вывезенной в рейх, – поправил себя Фридрих, – но я никогда не увижу его на пороге моего дома, – он решил, что спутница инспектора послужила подсадной уткой. Фридрих смутно помнил девушку со страниц журналов, которые читала Магдалена.

– Все модели зарабатывают себе на жизнь постелью, – презрительно подумал Фридрих, – а она еще и следила за дураком Штрайблем… – Краузе считал, что Штрайбля взорвали очень вовремя.