Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Уильям Моэм
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3.78/5. Голосов: 91
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Уильям Моэм, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Роман «Бремя страстей человеческих» во многом автобиографичен, это история молодого человека, вступающего в жизнь. На долю героя романа — Филипа Кэри — выпало множество испытаний. Рано осиротев, он лишился родительской заботы и ласки, его мечта стать художником так и осталась мечтой, а любовь к ограниченной порочной женщине принесла одни страдания. Но Филип мужественно прошел через все уготованные ему испытания и сумел найти в жизни свое место.

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Уильям Моэм

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Philip looked at the two heads that he was sending to the Salon.	Филип поглядел на два портрета, которые тот собирался выставить в Салоне.
"It's awful cheek my sending anything," said Flanagan, "but I don't care,	- Это, конечно, нахальство, что я посылаю туда свою мазню,- сказал Фланаган,- но мне наплевать.
I'm going to send.	Пошлю, и все.
D'you think they're rotten?"	Вы считаете, что это дерьмо?
"Not so rotten as I should have expected," said Philip.	- Не такое дерьмо, как я думал,- сказал Филип.
They showed in fact an astounding cleverness.	Портреты, к его удивлению, были написаны с настоящим мастерством.
The difficulties had been avoided with skill, and there was a dash about the way in which the paint was put on which was surprising and even attractive.	Все трудности умело обойдены и мазки положены с неожиданной и даже привлекательной смелостью.
Flanagan, without knowledge or technique, painted with the loose brush of a man who has spent a lifetime in the practice of the art.	Фланаган, не имея школы и не зная техники, писал свободно, словно всю жизнь отдал искусству.
"If one were forbidden to look at any picture for more than thirty seconds you'd be a great master, Flanagan," smiled Philip.	- Если бы картину было запрещено рассматривать дольше чем тридцать секунд, вас бы считали великим мастером,- пошутил Филип.
These young people were not in the habit of spoiling one another with excessive flattery.	У молодых людей не было принято портить друг друга чрезмерными комплиментами.
"We haven't got time in America to spend more than thirty seconds in looking at any picture," laughed the other.	- У нас в Америке ни у кого нет больше тридцати секунд, чтобы смотреть на картину,- засмеялся американец.
Flanagan, though he was the most scatter-brained person in the world, had a tenderness of heart which was unexpected and charming.	Фланаган, хотя и был самым легкомысленным существом на свете, обладал той обаятельной душевной мягкостью, которую в нем трудно было заподозрить.
Whenever anyone was ill he installed himself as sick-nurse.	Стоило кому-нибудь заболеть - и он превращался в усердную сиделку.
His gaiety was better than any medicine.	Его веселый нрав действовал лучше любого лекарства.
Like many of his countrymen he had not the English dread of sentimentality which keeps so tight a hold on emotion; and, finding nothing absurd in the show of feeling, could offer an exuberant sympathy which was often grateful to his friends in distress.	Как и многие его соотечественники, он был лишен свойственного англичанам страха перед сентиментальностью, который держит их в узде; не боясь проявления чувств, он позволял себе выказывать горячее участие к попавшему в беду приятелю.
He saw that Philip was depressed by what he had gone through and with unaffected kindliness set himself boisterously to cheer him up.	Он сразу заметил, как Филип угнетен тем, что ему пришлось пережить, и с искренней теплотой принялся его забавлять.
He exaggerated the Americanisms which he knew always made the Englishmen laugh and poured out a breathless stream of conversation, whimsical, high-spirited, and jolly.	Нарочно злоупотребляя американизмами, которые, как он знал, всегда смешат англичан, Фланаган, не умолкая, остроумно и весело болтал.

In due course they went out to dinner and afterwards to the Gaite Montparnasse, which was Flanagan's favourite place of amusement.	Через некоторое время они отправились обедать, а потом в Тэте Монпарнас" - место, где Фланаган особенно любил развлекаться.
By the end of the evening he was in his most extravagant humour.	К концу вечера он был уже безудержно весел.
He had drunk a good deal, but any inebriety from which he suffered was due much more to his own vivacity than to alcohol.	Он много выпил, но куда больше опьянел от собственной жизнерадостности, чем от алкоголя.
He proposed that they should go to the Bal Bullier, and Philip, feeling too tired to go to bed, willingly enough consented.	Потом Фланаган предложил отправиться в "Баль Бюлье", и Филип, чувствуя себя слишком усталым, чтобы лечь спать, охотно согласился.
They sat down at a table on the platform at the side, raised a little from the level of the floor so that they could watch the dancing, and drank a bock.	Они уселись за столик на возвышении сбоку - это был небольшой помост, откуда можно было наблюдать за танцами,- и заказали пиво.
Presently Flanagan saw a friend and with a wild shout leaped over the barrier on to the space where they were dancing.	Вдруг Фланаган заметил какую-то приятельницу и с воплем перепрыгнул через загородку вниз.
Philip watched the people.	Филип разглядывал танцующих.
Bullier was not the resort of fashion.	В "Бюлье" не ходила великосветская публика.
It was Thursday night and the place was crowded.	Был четверг, но в зале царила теснота.
There were a number of students of the various faculties, but most of the men were clerks or assistants in shops; they wore their everyday clothes, ready-made tweeds or queer tail-coats, and their hats, for they had brought them in with them, and when they danced there was no place to put them but their heads.	Тут были и студенты различных факультетов, но в основном служащие или приказчики, одетые в будничные костюмы спортивного покроя из магазина готового платья или нескладно сшитые визитки. Танцевали в шляпах: их никто не снимал, так как положить их было некуда.
Some of the women looked like servant-girls, and some were painted hussies, but for the most part they were shop-girls. They were poorly-dressed in cheap imitation of the fashions on the other side of the river.	Женщины были, видимо, служанки или размалеванные потаскушки, однако в большинстве своем - продавщицы, наряженные бедно, с дешевой претензией на моду, царящую по ту сторону реки.
The hussies were got up to resemble the music-hall artiste or the dancer who enjoyed notoriety at the moment; their eyes were heavy with black and their cheeks impudently scarlet.	Проститутки старались походить на знаменитых артисток варьете или на танцовщиц; ресницы их были густо намазаны тушью, а щеки вызывающе алели.
The hall was lit by great white lights, low down, which emphasised the shadows on the faces; all the lines seemed to harden under it, and the colours were most crude.	Зал освещался большими белыми, низко подвешенными фонарями, которые бросали резкие тени на лица; линии при этом освещении становились жестче, а краски грубее.
It was a sordid scene.	Зрелище было до крайности убогое.
Philip leaned over the rail, staring down, and he ceased to hear the music.	Филип перегнулся через перила, вглядываясь в лица; музыки он уже не слушал.
They danced furiously.	Танцевали самозабвенно.
They danced round the room, slowly, talking very little, with all their attention given to the dance.	Кружились по залу медленно, почти не разговаривая, поглощенные танцем.

The room was hot, and their faces shone with sweat.	В помещении было жарко, и кожа блестела от пота.
It seemed to Philip that they had thrown off the guard which people wear on their expression, the homage to convention, and he saw them now as they really were.	Филипу казалось, что все эти люди перестали следить за выражением своих лиц, перестали отдавать дань условностям и выглядели теперь такими, какими были на самом деле.
In that moment of abandon they were strangely animal: some were foxy and some were wolf-like; and others had the long, foolish face of sheep.	В этот миг забытья в них было что-то удивительно животное: в одних - лисье, в других -волчье, у третьих вместо лиц были вытянутые, глупые овечьи морды.
Their skins were sallow from the unhealthy life they led and the poor food they ate.	Кожа была серая - и от нездоровой жизни, которую они вели, и от плохой пищи.
Their features were blunted by mean interests, and their little eyes were shifty and cunning.	Черты загрубели от низменных желаний, бегающие глазки были лживы.
There was nothing of nobility in their bearing, and you felt that for all of them life was a long succession of petty concerns and sordid thoughts.	Во всем облике этих людей не было ни тени благородства; чувствовалось, что для каждого из них жизнь - это длинная цепь мелочных забот и подленьких мыслей.
The air was heavy with the musty smell of humanity.	Воздух был насыщен запахом человеческого тела.
But they danced furiously as though impelled by some strange power within them, and it seemed to Philip that they were driven forward by a rage for enjoyment.	Но танцевали здесь неистово, словно людей этих что-то подстегивало изнутри; Филипу казалось, что они осатанели в погоне за удовольствиями.
They were seeking desperately to escape from a world of horror.	Они отчаянно рвались прочь из своего страшного мира.
The desire for pleasure which Cronshaw said was the only motive of human action urged them blindly on, and the very vehemence of the desire seemed to rob it of all pleasure.	Жажда наслаждения, которая, по словам Кроншоу, была единственной движущей силой человека, толкала их вперед, но она была такой лихорадочной, что лишала их всякого удовольствия.
They were hurried on by a great wind, helplessly, they knew not why and they knew not whither.	Их несло неизвестно почему и неизвестно куда.
Fate seemed to tower above them, and they danced as though everlasting darkness were beneath their feet.	Казалось, над ними навис рок, и они танцевали так, словно под ногами у них вот-вот разверзнется бездна.
Their silence was vaguely alarming.	Их молчание было каким-то жутким.
It was as if life terrified them and robbed them of power of speech so that the shriek which was in their hearts died at their throats.	Жизнь, видимо, так их запугала, что отняла даже дар речи, крик сердца застревал у них в глотке.
Their eyes were haggard and grim; and notwithstanding the beastly lust that disfigured them, and the meanness of their faces, and the cruelty, notwithstanding the stupidness which was worst of all, the anguish of those fixed eyes made all that crowd terrible and pathetic.	Взгляд был мрачный, и, несмотря на животную похотливость, которая их обезображивала, несмотря на низость, сквозившую в их лицах, несмотря на жестокость и глупость,- мука, застывшая в этих глазах, вызывала у Филипа ужас и сострадание.
Philip loathed them, and yet his heart ached with the infinite pity which filled him.	Он ненавидел этих людей, но сердце у него разрывалось от беспредельной жалости.