Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Уильям Моэм
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3.78/5. Голосов: 91
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Уильям Моэм - Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Уильям Моэм, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Роман «Бремя страстей человеческих» во многом автобиографичен, это история молодого человека, вступающего в жизнь. На долю героя романа — Филипа Кэри — выпало множество испытаний. Рано осиротев, он лишился родительской заботы и ласки, его мечта стать художником так и осталась мечтой, а любовь к ограниченной порочной женщине принесла одни страдания. Но Филип мужественно прошел через все уготованные ему испытания и сумел найти в жизни свое место.

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Бремя страстей человеческих - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Уильям Моэм

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

It was a mystical city in which the imagination faltered like one who steps out of the light into darkness; the soul walked naked to and fro, knowing the unknowable, and conscious strangely of experience, intimate but inexpressible, of the absolute.	Это был таинственный город, пугавший воображение, словно вы вступили из света во мрак; нагая душа бродила здесь, познавая непостижимое и сокровенное, в каком-то чудном таинстве причащаясь началу всех начал.
And without surprise, in that blue sky, real with a reality that not the eye but the soul confesses, with its rack of light clouds driven by strange breezes, like the cries and the sighs of lost souls, you saw the Blessed Virgin with a gown of red and a cloak of blue, surrounded by winged angels.	И вас не поражало, что в этом голубом небе, реальность которого познавалась не столько глазом, сколько душой, в небе, истерзанном бледными облаками, несомыми нездешним ветром, словно вздохи потерянных душ, парила непорочная дева в красном платье и синей мантии, окруженная крылатыми ангелами.
Philip felt that the inhabitants of that city would have seen the apparition without astonishment, reverent and thankful, and have gone their ways.	Филип чувствовал, что обитатели этого города ничуть не удивились бы этому видению и глядели бы на него с благочестивой признательностью, продолжая свой путь.
Athelny spoke of the mystical writers of Spain, of Teresa de Avila, San Juan de la Cruz, Fray Luis de Leon; in all of them was that passion for the unseen which Philip felt in the pictures of El Greco: they seemed to have the power to touch the incorporeal and see the invisible.	Ательни рассказывал об испанских писателях-мистиках - о Тересе де Авила, Сан-Хуане де ла Крусе, фрай Луисе де Леоне - в каждом из них жил тот страстный порыв к незримому, который Филип почувствовал в картинах Эль Греко: казалось, и у них есть дар осязать бестелесное и видеть недоступное глазу.
They were Spaniards of their age, in whom were tremulous all the mighty exploits of a great nation: their fancies were rich with the glories of America and the green islands of the Caribbean Sea; in their veins was the power that had come from age-long battling with the Moor; they were proud, for they were masters of the world; and they felt in themselves the wide distances, the tawny wastes, the snow-capped mountains of Castile, the sunshine and the blue sky, and the flowering plains of Andalusia.	Все они были детьми своего века - озаренными могучими подвигами великого народа; им снились сокровища Америки и зеленые острова Карибского моря; в их жилах струилась сила, накопленная вековыми битвами с маврами; они были горды, ибо стали владыками мира; в своем сердце они хранили широкие просторы, бурые пустыни и снежные вершины Кастилии, солнечное сияние, синее небо и цветущие долины Андалузии.
Life was passionate and manifold, and because it offered so much they felt a restless yearning for something more; because they were human they were unsatisfied; and they threw this eager vitality of theirs into a vehement striving after the ineffable.	Жизнь была бурной и многоликой; но потому, что она давала так много, они томились по чему-то, чего у них не было, и, как свойственно человеку, испытывали вечную неудовлетворенность, обращали свою жажду жизни в неистовое стремление к неведомому.
Athelny was not displeased to find someone to whom he could read the translations with which for some time he had amused his leisure; and in his fine, vibrating voice he recited the canticle of the Soul and Christ her lover, the lovely poem which begins with the words en una noche oscura, and the noche serena of Fray Luis de Leon.	Ательни не скрывал своего удовольствия: наконец-то он нашел слушателя для переводов, которыми уже давно забавлялся в часы досуга; своим прекрасным, звучным голосом он продекламировал песнь о душе и ее возлюбленном - Христе, прелестную поэму, начинающуюся со слов "En una noche oscura"[102] и "Noche serena"[103], фрай Луиса де Леона.

He had translated them quite simply, not without skill, and he had found words which at all events suggested the rough-hewn grandeur of the original.	Он перевел эти стихи с большой простотой, не без умения, нашел слова, которые хоть в какой-то мере давали почувствовать первобытное величие оригинала.
The pictures of El Greco explained them, and they explained the pictures.	Картины Эль Греко объясняли эти стихи, а стихи объясняли картины.
Philip had cultivated a certain disdain for idealism.	У Филипа выработалось брезгливое отношение к идеализму.
He had always had a passion for life, and the idealism he had come across seemed to him for the most part a cowardly shrinking from it.	Он всегда страстно любил жизнь, и опыт подсказывал ему, что идеализм - чаще всего трусливое бегство от жизни.
The idealist withdrew himself, because he could not suffer the jostling of the human crowd; he had not the strength to fight and so called the battle vulgar; he was vain, and since his fellows would not take him at his own estimate, consoled himself with despising his fellows.	Идеалист уходит в себя, потому что страшится напора человеческой толпы; у него не хватает сил для борьбы, и потому он считает ее занятием для черни; он тщеславен, а так как ближние не соглашаются с его оценкой самого себя, он утешается тем, что платит им презрением.
For Philip his type was Hayward, fair, languid, too fat now and rather bald, still cherishing the remains of his good looks and still delicately proposing to do exquisite things in the uncertain future; and at the back of this were whiskey and vulgar amours of the street.	Для Филипа типичным идеалистом был Хейуорд: белокурый, томный, теперь уже тучный и полысевший, он все еще кичился остатками былой красоты и все еще намекал на то, что в один прекрасный день создаст нечто нетленное, а за всем этим скрывались пьянство и грязные похождения с уличными девками.
It was in reaction from what Hayward represented that Philip clamoured for life as it stood; sordidness, vice, deformity, did not offend him; he declared that he wanted man in his nakedness; and he rubbed his hands when an instance came before him of meanness, cruelty, selfishness, or lust: that was the real thing.	Восставая против всего, что олицетворял собой Хейуорд, Филип утверждал жизнь такой, как она есть,- со всей ее грязью, пороками, убожеством; он заявлял, что хочет видеть человека во всей его наготе; когда он сталкивался с низостью, жестокостью, корыстью, похотью, он только потирал руки: ура, вот она, правда жизни!
In Paris he had learned that there was neither ugliness nor beauty, but only truth: the search after beauty was sentimental.	В Париже он постиг, что нет ни уродства, ни красоты, есть только правда; погоня за красотой -глупая сентиментальность.
Had he not painted an advertisement of chocolat Menier in a landscape in order to escape from the tyranny of prettiness?	Разве он не нарисовал когда-то рекламу шоколада "Менье" на пейзаже, чтобы не поддаться произволу красивости?
But here he seemed to divine something new.	Но вот теперь он, кажется, разгадал что-то иное.
He had been coming to it, all hesitating, for some time, but only now was conscious of the fact; he felt himself on the brink of a discovery.	Он приближался к нему исподволь, робко и только сейчас это осознал; он смутно чувствовал, что находится на пороге какого-то открытия.

He felt vaguely that here was something better than the realism which he had adored; but certainly it was not the bloodless idealism which stepped aside from life in weakness; it was too strong; it was virile; it accepted life in all its vivacity, ugliness and beauty, squalor and heroism; it was realism still; but it was realism carried to some higher pitch, in which facts were transformed by the more vivid light in which they were seen.	У него появилось ощущение, будто здесь - нечто более совершенное, чем реализм, которому он так поклонялся; однако это не имело ничего общего с малокровным идеализмом, отрешавшимся от жизни по слабости; тут были подлинная сила, настоящее мужество; жизнь принималась во всех ее проявлениях, с ее уродством и красотой, убожеством и героизмом; итак, это все-таки был реализм, но реализм, поднявшийся на какую-то новую ступень, где все явления были преображены более ярким освещением.
He seemed to see things more profoundly through the grave eyes of those dead noblemen of Castile; and the gestures of the saints, which at first had seemed wild and distorted, appeared to have some mysterious significance.	Филипу казалось, что он глубже постигает сущее, глядя на него печальными глазами мертвых грандов Кастилии, а жестикуляция святых, такая на первый взгляд судорожная и дикая, приобретала тайный смысл.
But he could not tell what that significance was.	Филип не мог объяснить, в чем этот смысл.
It was like a message which it was very important for him to receive, but it was given him in an unknown tongue, and he could not understand.	Это было точно послание, которого он жадно ждал, но оно было написано на незнакомом языке, и он не мог его понять.
He was always seeking for a meaning in life, and here it seemed to him that a meaning was offered; but it was obscure and vague.	Он всегда искал смысл жизни, и здесь ему как будто раскрывался ее смысл, но он был темен и загадочен.
He was profoundly troubled.	Филип был глубоко взволнован.
He saw what looked like the truth as by flashes of lightning on a dark, stormy night you might see a mountain range.	Он увидел проблеск правды, как в темную бурную ночь можно при свете зарниц увидеть дальнюю гряду гор.
He seemed to see that a man need not leave his life to chance, but that his will was powerful; he seemed to see that self-control might be as passionate and as active as the surrender to passion; he seemed to see that the inward life might be as manifold, as varied, as rich with experience, as the life of one who conquered realms and explored unknown lands.	Он понял, казалось, что человек не должен обрекать свою жизнь на произвол случайности, ибо воля его могуча; он, казалось, увидел, что самоограничение может быть не менее страстным и решительным, чем покорность страстям, а внутренняя жизнь может быть столь же разнообразной, многогранной, содержательной и богатой событиями, как жизнь покорителя чужих стран и исследователя неведомых земель.
LXXXIX	ГЛАВА 89
The conversation between Philip and Athelny was broken into by a clatter up the stairs.	Разговор Филипа с Ательни был прерван топотом на лестнице.
Athelny opened the door for the children coming back from Sunday school, and with laughter and shouting they came in. Gaily he asked them what they had learned.	Ательни открыл дверь детям, вернувшимся из воскресной школы,- они вбежали со смехом и криками, и он весело их спросил, чему они научились.
Sally appeared for a moment, with instructions from her mother that father was to amuse the children while she got tea ready; and Athelny began to tell them one of Hans Andersen's stories.	На минуту появилась Салли - она сказала, что мать поручает отцу поиграть с детьми, пока она готовит чай; Ательни принялся рассказывать им сказку Андерсена.
They were not shy children, and they quickly came to the conclusion that Philip was not formidable.	Дети отнюдь не отличались робостью и быстро решили, что Филип не такой уж страшный.